— Ну вот, елочки точеные, — Виктор Терентич быстро перезаряжает и громко захлопывает затвор.
И когда осталось только выдохнуть, чтобы никогда больше не увидеть оставшегося наверху мира, что-то сверкнуло в сознании ярким золотым светом, в ореоле которого ясно и близко возникло лицо монашенки, двадцать лет назад зашедшей в их дом.
Тищенко беззвучно затрясся, втянув голову в плечи.
Поставив сундучок на стол, он сунул лезвие лопаты в щель между крышкой и основанием, нажал. Коротко и сухо треснул разломившийся замок и крышка откинулась.
Тот уже расставил позицию и, почесывая переносицу, смотрел на доску.
— А план ты, Ефимыч, прихвати. Пригодится.