Он отлепился от чужой калитки и нетвердой походкой направился ко мне, простирая руки и тихим повизгиванием выражая восторг от нашей встречи.
— Ни слова о деле, — заговорщицки прошипела я на ухо последнему и села за стол. Но отвлекаться он не желал, нетерпеливо поглядывал в мою сторону, и чувствовалось, что, как только обед закончится, вопросы возобновятся. Следовало Иннокентия Павловича опять куда-нибудь отправить с серьезным заданием. К концу обеда я смогла его придумать. — Иннокентий, — сказала я, глядя ему в самые зрачки, — мне чрезвычайно неловко так загружать тебя…
Иннокентий пошел в дом, а мы бросились на пустырь, прихватив обычное орудие труда, то есть лопату.
Я поцеловала его и стыдливо скрылась за дверью. Мышильда, приговаривая: «Ох, молодость, молодость…», вошла следом.
— Ты что, бестолковый какой? — удивилась Мышильда. — Братец вашего Мотыля укокошил и сокровища свистнул.
— Ты чего орешь? Разорался… командир… Много вас, командиров. Тебе сто раз сказали: сожгла она деньги. И тебя это не касается. Деньги мои. Сожгла и сожгла. Ей холодно было…