— Мне мои тоже. Не возражаешь, если я приму душ? — вдруг спросил он.
Вход с улицы вел прямо в кухню, где горел свет, окно было занавешено тряпкой, которую даже самая буйная фантазия не позволяла назвать шторой. Справа до половины разрушенная печь, слева у окна стоял табурет, дальше дверь, ведущая в соседнюю комнату. Дверь была открыта, свет в комнате не горел, но там кто-то возился и поскуливал. Наличие здесь какой-то жизни поначалу меня удивило, а потом вызвало некоторое беспокойство.
— Не были, — покачала я головой. — Мы с ним просто занимались любовью, это разные вещи.
— Я просто поговорила с общими знакомыми.
Я тоже вышла, огляделась и не спеша направилась вслед за Ларионовым, прихватив с собой Сашку. Он сидел в сумке тихо, как мышь, прочувствовав ситуацию.
— Я не ревнива. Лукьянов ваш — сволочь. А я сволочей не люблю.