Олег вздохнул, по телу прошла холодная волна. Это странник слаб и голоден, как птица, но, как птица, и свободен. А князь обязан и сам упражняться с мечом, и воинов упражнять, и за боярами следить, и кордоны укреплять, и подать не упустить, и пастбища расширить... и много-много такого, что не даст голову поднять к небу, а не то что раскинуть мыслями о вечном и нетленном. Мозгами раскинуть может, на то и воин, а вот мыслью княжеским рылом не вышел.
— За это время старые моря высохли, а на их местах выросли горы. Потом и горы рассыпались в пыль, там были болота, затем леса, а когда леса вывелись, долго-долго голая степь... что постепенно превратилась в нынешнюю пустыню.
Они отступили в коридор, уходя, голоса вскоре затихли.
Сейчас перед Олегом стоял располневший седой старик с розовым лицом, в котором уже нельзя было увидеть охотника с его цепким взглядом, а широкие плечи, на которых перенес не один десяток убитых оленей, стали не так заметны, ибо брюхо свисало через узкий пояс, на боках наросли толстые колоды дурного мяса, а широкой заднице позавидовала бы купчиха.
Олег присмотрелся, зябко повел плечами. Муравьи, что выбегают из замка-башни, не только со сморщенными брюшками, но и словно растерявшие пурпур, поблекшие, вялые, не в пример тем, что азартно вливаются потоками в ворота: горячие, впитавшие лучи солнца, красные как маки, с раздутыми брюшками настолько, что жесткие пластинки хитина раздвинулись, обнажая прозрачную пленку, в которой не то земляной мед, не то диковинные тайные зелья из глубин...
Потом они стояли, оба тяжело дыша. Сверху на плечо Олега тяжело упала Калашка. Грудь помощника колдуна вздымалась так же тяжело, внутри хрипело. Не успев отдышаться, полезла по Олегу вниз головой, цепляясь за шкуру, к баклажке.