— Не ревнуй, — ответил Олег утешающе. — Это просто ход.
Беркут с удовольствием потянулся, суставы захрустели. Острые глаза смотрели из-под нависших бровей пристально, с затаенной насмешкой.
Олег с гудящей головой оглянулся. Река с каменной площадкой медленно отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние.
— Это да, — согласился старик. — Дурости в человеке больше, чем он сам. Как только и помещается?.. Ладно, куда едешь такой... будто в воду опущенный? Похоже, только недавно узнал, что краденым долго не попользуешься?
Ярость и отчаяние скрутили его с такой силой, что в глазах помутилось. В щеку кольнуло острее, он прижимался к земле и прижимался, понимая, что надо бы вскочить, бежать, сопротивляться, нельзя же так, как овца... но тело расслабилось, растеклось, затем стегнуло такой острой болью, что он задохнулся, вскрикнул, запоздало понимая, что обнаруживает себя.
— Ого, — просипел он, — крепкие... Я вас поставлю в самый дальний угол. Кирки оставьте. Ваши руки для молотов.