— Когда за нами как неотвратимая дверь потусторон-него мира загремело это железо... мы содрогнулись, а мои друзья пали ниц... усомнившись!.. Мы задыхались от жара, что был равен жару преисподней, где в расплавленном металле купаются боги огня и где живут их огненные жены и многие-многие наложницы. И вот когда и моя душа готова была усомниться и дрогнуть, раздались чарующие звуки свирели...
— Если бы... Но где же Гелон?.. Где мой сын, который сумел... Я хочу задушить его в объятиях!
— И что же... ты так и ездишь один? Ты не выглядишь воином. Тебя может зарезать любой разбойник. Не боишься?
Неуловимо пахло железом, кровью и еще чем-то жутковатым, отчего кожа покрывалась пупырышками, а волосы на затылке начинали шевелиться, как живые. Все чувства говорили громко, что это его последняя ночь в Гелонии. Пугающее ощущение обречённости заползло в грудь, сжало сердце, заполонило тоской от макушки до пят. А тут еще в южной части города что-то горит, изредка из-за тёмных стен показываются красные в ночи языки огня, ощутимо несёт гарью, что входит в грудь и оседает во рту горечью.
На стенах кричали яростно, рой тяжелых стрел несся со злобным жужжанием. Устрашенные агафирсы начали поворачивать коней, видно было, как взмахивали руками, роняя поводья, сползали под копыта собственных коней.
Наступила полная тьма, слышалось только сиплое дыхание множества людей. Удары кирок все ближе, слышнее, наконец, во тьме блеснуло слабое пятнышко света. Послышался шум камня, рухнул на эту сторону завала и покатился в темноте.