Дурацкое ликование, ведь он раб, он слуга этих людей, но почему так счастлив, так безумно рад, что земля несется навстречу, исчезает за спиной, ветер уже не треплет волосы, а дергает, далекий горизонт приближается быстро! Оттуда появляются дома и деревья, но дальше еще мир, еще люди, еще неведомые страны, еще Неведомое...
Он ждал, прижимая к груди Клодия. Тот заснул, причмокивал во сне, большой палец сунул в рот. В небе грохотало, сверкали небесные мечи, и жуткий звон подков начал сотрясать землю.
Потом было самое позорное. Их прижали к стене. Ворота были распахнуты, их выдавили за город как загустевшее масло из бурдюка. Их не били, только самых последних подгоняли ударами копий, да и то тупыми концами.
— Ты заберешь детей, — сказал Тертуллий, — покажешь их и потребуешь сдачи города. Вон единственный сын правителя, а эта девочка — единственная дочь начальника гарнизона. Они откроют ворота и сдадут город!
А в это самое время в бывшем бурге Лаурса, что стараниями Тревора и Редьярда превратился в укрепленную крепость шел очень тяжелый и тягостный разговор. Старый воин и бывший патриций Тревор смотрел на племянницу почти с отчаянием. За свою долгую жизнь он успел побывать и вожаком франков-наемников, и наместником земель на правом берегу Рейна. У него были огромные земли и несметное состояние, но потом началось нашествие готов, он растерял все, начиная от павших товарищей и кончая захваченными Аларихом землями. Его богатый дом в Риме был конфискован императором, немалые земельные владения в самой империи отобраны, а имущество разграблено. Все, что у него оставалось, это старинный римский меч, а также последняя из кровных родственников — Брунгильда Белозубая.
— Но сами казармы есть, — сказал голос трезво.