Оба незнакомца шли к крыльцу. Фарамунд торопливо огляделся, бежать и укрываться уже некуда, сделал шаг назад, вжался в темный угол.
— Ты все равно умрешь, — процедил Фарамунд убежденно. — Все равно!
— Я о другом думаю. Кто я, откуда я? Может быть, меня дома ждут жена и трое детей? Может быть, у меня есть братья и сестры? Может быть, где-то я любим, а не такая вот подобранная на дороге собака?
В людской люди тоже застыли вокруг очага, как каменные изваяния. Свет от багровых углей падал на застывшие лица, делая их страшными и непохожими. Унгардлик опирался обеими ладонями о колени, словно вознамерился встать, но так и превратился в каменное изваяние.
Тревор покачал головой. Глаза его, как и взгляд Фарамунда, не отрывались от багровых углей. Там вспыхивали искры, перебегали с уголька на уголек, похожие на мародеров, выискивающих добычу.
После двухдневного отдыха войско двинулось дальше. Пять тысяч свевов выступили последними, не успели собраться, но конунг Мирдлихт ехал по правую руку Фарамунда, недружелюбно поглядывал на Громыхало и Вехульда, старался оттеснить и верного Унгардлика.