Он попробовал открыть глаза, но даже поднять веки оказалось неимоверно тяжко. Пол поскрипывает, но, похоже, ходят по ту сторону тонкой дощатой стены. Сильно пахнет смолой.
А Фарамунд шел медленно, старался вжиться, понять, посмотреть на мир глазами горожан, будь это римляне или местные франки, что родились в этом городе или пришли на службу.
— Ты, — прошептал он ей в ухо, — моя настоящая жена, Клотильда. Иди за ребенком. Мы уезжаем прямо сейчас. Не дожидаясь рассвета!
— Хороший воин стоит двух плотников. А то и трех.
— Дядя! — вскрикнула она в отчаянии. — Разве нет другого выхода? Почему ты должен отдавать меня этому дикарю? Вожаку разбойников?
Громыхало хрипел, шея стала угрожающе багровой, жилы страшно вздулись. Он упирался так, словно от его усилий зависела судьба всех франков на свете. Стена легионеров почти не замедлила шаг, шагала медленно, мерно, но Фарамунд уже чувствовал спиной приближение городской стены.