— Ты права, — сказал он Лютеции, — что у меня своих дел хватает. Да ты заметила, я вами не занимался. Приходилось укреплять стены, завозил запасы муки, зерна. Так что вы и так сами... Но, как бы я ни хотел от вас избавиться, все же ехать прямо сейчас не советую. По крайней мере, надо выждать.
...Сон не шел, взгляд бесцельно скользил по стенам, наконец, он ощутил, что где-то в глубине засела заноза. Где-то в чем-то он поступает неверно. Или не совсем честно. И все это смущение души связано с именем Брунгильды. Не потому, что жива память о Лютеции... это никогда не померкнет, но с самой Брунгильдой поступает... в самом деле, нечестно, что ли. При всей их антипатии, все же она заслуживает лучшей доли, чем быть выданной замуж насильно. И хотя их всех выдают замуж, почти что не спрашивая согласия, все же как-то не хочется быть в числе тех, кто обижает женщин. Да, одно дело — насиловать, даже убивать, другое — поступать нечестно.
— Посмотрим, посмотрим, — ответил Фарамунд с неопределенностью в голосе. — Это вера хороша... во многом.
— Вы хотите... чтобы мы понаблюдали... издали?
Комната, где спал Лаурс, была широкая, как скотный двор. Кроме необъятного ложа, вдоль стены выстроились сундуки. Под лучом света из окошка широкий стол, три стула, две широкие лавки, бочка с водой, три пары сапог...
— Все повозки уже загрузили. Ждали только... Все, ты права! Выезжаем сейчас же.