Теддик подтянул к себе петлю, недолго развязывал узел на столбе, перебрался к другому. Из домов выходили любопытные, кое-кто вывел детей, чтобы посмотрели на зрелище.
— Да!.. Я знал, что когда вернусь, меня убьют... Просто потому, что не утерплю и схвачу топор или что попадет под руку! Стон и плач стоит по всей деревне, а им все в потеху. Девок всех перетаскали к себе, замужних жен хватают и бесчестят прямо на улице... Весь скот зарезали! Гусей, уток — все рубят и бьют просто ради потехи. Если кто вступится, тут же либо рубят, либо издеваются для веселья: зубы выламывают по одному, в... простите, в зад острогу с ее зубцами вгоняют, а потом такого отпускают на волю!..
— Если бы он попал в Лютецию, — проговорил он, красивое лицо исказилось гримасой ярости. — Я бы его изрубил на мелкие кусочки!.. Сутки бы рубил...
По галерее старалась не ходить, вдруг кто увидит, решат, что подслушивает нарочно, это же урон чести благородной женщины!
Самые неспокойные кони давали ему расчесывать себе гривы, преспокойно позволяли брать за задние ноги и рассматривать приколоченные подковы. Он завозил на большой одноколесной тачке овес, вывозил навоз, поил и скреб их жесткими щетками.
— А зачем? Мы не кочевая орда, что пришла пограбить, и потом уйдет. Это орда долго стоять под стенами не будет. А мы придем и, как велит наш вождь, поселимся в долинах. Пусть сидят себе в крепостях! Вода не кончится, но когда-то да съедят все запасы?