Он упал рядом, тяжело дыша. Она лежала недвижимо, опустошенная, только в глазах стояли слезы. В голове билась только одна-единственная мысль: почему? Почему она отказывала... не ему, а себе, почему все это время отказывала себе в такой ослепляющей радости?
Фарамунд призадумался, но в черепе оставалось пусто как на пепелище.
Двое суток почти непрерывной скачки, и вдали, посреди долины, окруженной лесом, появился огромный город. Широкая дорога проходила через него насквозь с севера на юг, еще одна — с востока на запад, и потому в городе были четыре полноценные улицы, а в высокой деревянной стене, окружавшей его почти правильным кругом, четверо ворот.
Он поднял голову, все содрогнулись от его облика. Переход от стыдящегося к почерневшему от гнева был молниеносен и страшен. Глаза свернули, как пожар в ночи, губы подрагивают в бешенстве, а грудь уже раздувается для яростного крика, после которого его люди бросятся рубить и жечь...
Она все еще жила, все еще чувствовала боль, перед которой боль от смертельной раны почти не боль вовсе. Наконец слабость взяла верх, ноги подломились.
Распухший язык осторожно прошелся по деснам. Во рту солоно, а губы стали толстыми как колоды. С огромным усилием он раскрыл глаза.