Он вытер лезвие об одежду убитого, чтобы падающими каплями не указать свой след. Сердце едва не выпрыгивало, буйное злое ликование рвалось наружу. При всем своем колдовстве, сами не такие уж и неуязвимые!
Она пристально смотрела в его несчастное лицо. Простолюдин крепок, но больно угнетен, а так лицо открытое, глаза честные. Стоит, бессильно опустив длинные руки, ладони широкие, как весла, все в желтых мозолях.
Голос принадлежал явно вожаку. Разбойники сразу попятились, на мордах расплывались широкие улыбки. Воины тоже остановились, мечи и топоры держали наготове. Все бросали злые настороженные взгляды то друг на друга, то на сверкающее в лунном свете лезвие у горла Лютеции.
Даже сейчас на лицах римлян не было страха, только угрюмая обреченность. Их копья изрубили, а короткие римские мечи бесполезны против длинных мечей франков, закаленных, превращенных из сырого железа в прочную сталь. С высоких седел Фарамунд, Громыхало, Вехульд, Унгардлик и все, кто вломился в брешь, беспощадно рубили головы. Закаленная сталь рассекала шлемы, как будто те были из глины.
— Что «да»? — переспросил первый быстро. — Отдаешь мне сапоги?