Громыхало посматривал озадаченно. Фарамунд и сам не понимал, почему в нем такая уверенность, что именно Рим, ведь в этих землях римские гарнизоны уже ничего не значат, власти не имеют, а сама столица блистательной империи где-то за теплыми морями, в сказочных краях, на землях, где никогда не выпадает снег, а летом не бывает засухи и недорода.
— Ты говоришь как римлянин, — сказал он с неодобрением. — Все-таки наш народ — это наш, а римляне — это римляне. Надо быть на стороне своих.
— Но это мои сапоги, — сказал Фарамунд. — А я человек госпожи Лютеции.
Лютеция сидела красиво, с прямой спиной, но сейчас она словно бы даже стала выше ростом.
Тревор умолк так резко, на полуслове, что шерсть поднялась у Фарамунда на загривке. Он метнул руку к мечу, лишь тогда начал оборачиваться, а холод уже пронизывал все тело острыми играми.
Так отряд неожиданно увеличился сразу вдвое. Он уже понял, что если бы Занигд не согласился, то его бы просто зарезали те двое. Их трижды потрепали так, что шайка едва уносила ноги, обнищала, треть людей потеряли во время бегства. И, как водится в таких случаях, начались раздоры.