Фарамунд послал гонца с требованием сдаться, но, конечно же, он сам бы назвал дураком того, кто сдался бы в такой выгодной позиции. Несколько дней он в бессильной ярости смотрел, как горожане выходят через небольшую калитку и собирают на болоте ягоды и даже рвут кувшинки.
Священник взглянул с укоризной. Фарамунд видел на лицах своих полководцев улыбки. Кто-то гоготнул.
В этот страшный час, когда решалось, быть франкам или не быть, Фарамунд велел выпрячь из телег коней, и, посадив на них всех возниц и всех раненых, кто только мог держать в руках оружие, бросил их, в свою очередь, в спину свевов.
— А дальше, на юге напорются на римские армии... Настоящие, а не те, которые мы треплем, как собака мертвую утку. А те кого хошь обломают!
Ему не хватало слов, он задыхался. Кровь бросилась в голову. Он чувствовал, что щеки полыхают, уже все лицо залило красным, горячая тяжелая кровь прилила даже к шее, а уши раскалились.
Рикигур и Фюстель все еще стояли каменными истуканами. Со двора веяло недоброй тишиной, Фарамунд дико озирался: вся эта буря, туча, гром и молния — только для того, чтобы незаметно принести этого ужасного колдуна!..