Это был для нее трудный шаг, но единственный правильный. Кречмар не успел обратить внимания на сырость воздуха, на то, что птицы еще не поют. Было только одно – свирепое, восхитительное наслаждение, после которого он сразу уснул и спал до полудня, до настоящего полудня. Когда он проснулся, Магда выругала его за героический переход из окна в окно, еще пуще рассердилась, увидя его грустную улыбку, и ударила его по щеке.
«Меня ждут, меня ждут», – сказал Кречмар, заикаясь и пуча глаза.
«Мы ужасно глупо потеряли друг друга», – сказал Кречмар со смехом.
«Ты сам знаешь, – сказала она, – ты сам знаешь, как меня дома любили. У меня пухли щеки от оплеух. И разве они потом старались узнать, что со мной, где я, не погибла ли я ? Не прочь на мне заработать – вот и все».
«Не смей трогать повязку, Бруно! – крикнул голос Магды, стремительно и уверенно приближаясь в беспросветном мраке. – Ведь доктор сказал… ах, Господи!»
Горн играл в покер на террасе, под тенью платана. Ему очень не везло. Только что он попался с так называемой «полной рукой» против «масти» и «карре». Он уже подумывал, не бросить ли и не пойти ли проведать на теннисе Магду, которая прилежно отправилась учиться бэк-хэнду у американского игрока, – он уже серьезно подумывал об этом, как вдруг сквозь кусты сада по дороге около гаража увидел автомобиль Кречмара; автомобиль неуклюже взял поворот и скрылся. «В чем дело, в чем дело…» – пробормотал Горн и, расплатившись (он проиграл немало), пошел искать Магду. На теннисе ее не оказалось. Он поднялся наверх. Дверь в номер Кречмара была открыта. Пусто, валяются листы газет, обнажен красный матрац на двуспальной кровати.