При этих словах мне сразу представилась его сардоническая улыбка.
Дирк Стрев был из тех людей, о которых в зависимости от характера одни говорят пренебрежительно усмехаясь, другие – недоуменно пожимая плечами. Природа создала его шутом. Он был художник, но очень плохой; мы познакомились в Риме, и я хорошо помнил его картины. Казалось, он влюблен в банальность. С душою, трепещущей любовью к искусству, он писал римлян, расположившихся отдохнуть на лестнице площади Испании, причем их слишком очевидная живописность нимало его не обескураживала; в результате мастерская Стрева была сплошь увешана холстами, с которых на нас смотрели усатые, большеглазые крестьяне в остро конечных шляпах, мальчишки в красочных лохмотьях и женщины в пышных юбках. Они либо отдыхали на паперти, либо прохлаждались среди кипарисов под безоблачным небом; иногда предавались любовным утехам возле фонтана времен Возрождения, а не то брели по полям Кампаньи подле запряженной волами повозки. Все они были тщательно выписаны и не менее тщательно раскрашены. Фотография не могла бы быть точнее. Один из художников на вилле Медичи окрестил Дирка: Le maitre de la boite a chocolats note 11. Глядя на его картины, можно было подумать, что Моне, Манэ и прочих импрессионистов вообще не существовало.
Но Стрикленду вдруг повезло. В бюро по найму матросов поступила заявка
Доктор Кутра знал, что глупо говорить слова соболезнования по поводу такого страшного несчастья, и молча откланялся. Стрикленд велел Танэ, мальчику, проводить его до деревни.
Ата бросилась перед ним на колени, обхватила руками его ноги и поцеловала. Стрикленд смотрел на доктора Кутра со слабой улыбкой.
– У меня в кабинете все еще висит картина Стрикленда. Хотите взглянуть?