Филип не без иронии вспоминал о философии, которую он для себя придумал, – она не очень-то ему помогла в нынешних обстоятельствах, да и вообще может ли интеллект всерьез помочь людям в критическую минуту жизни? Филипу казалось, что человеком скорее движет какая-то неведомая сила, чуждая ему и в то же время таящаяся в нем самом; она влечет его, как то могучее дыхание ада, которое без устали несло Паоло и Франческу. Человек принимает решение, но, когда наступает время действовать, он бессильно склоняется под бременем своих инстинктов, страстей и еще Бог знает чего. Он словно машина, которую приводят в действие две силы – среда и характер; разум его – только созерцатель, регистрирующий факты, но бессильный вмешаться; роль его напоминает тех богов Эпикура, которые наблюдают за людскими делами со своих эмпирейских высот, но не властны изменить ни на йоту того, что происходит.
– Вы, милейший, не забывайтесь, а то не успеете оглянуться, как вас вышвырнут отсюда вон!
Он взял шляпу и пошел на пляж. «Что за чушь порют эти женщины!» – подумал он про себя.
– А-а, значит, вы – новый конторщик. Что ж, тогда входите. Мистер Гудуорти скоро придет.
– Если вы пришли с улицы, после обеда с вами не станут разговаривать даже в небольших лавках.