Внимания особого на меня не обращали. Домовые, рассевшись и разлегшись поудобнее, уставились на Гену.
– Проходите, Луи Иванович! – поднимаясь, сказал я. – Садитесь.
– За гнусные диффамации, значит... Будет вам диффамация, гражданин Выбегалло...
– А зарастить нельзя? – шепотом поинтересовался я. – Ты же... это... умеешь. Помнишь, червонец мне склеил?
Кабинет, конечно же, был закрыт и охранялся суровыми ифритами. Модест Матвеевич трудовую дисциплину никогда не нарушал...
С минуту мы обдумывали и эту версию. Но все же решили, что по такому мелкому поводу директор нас запугивать не стал бы.