В какой-то миг она поняла, что может стать хозяйкой своих воспоминаний, если по-настоящему этого захочет. Секрет того дня никогда по-настоящему не тонул в ее сознании: в лучшем случае он был под замком, но не в морской бездне. Тут была своего рода добровольная амнезия. Если бы она захотела вспомнить тот день, когда ушло солнце, она смогла бы это сделать.
В ее памяти всплыла фигура матери, какой Джесси видела ее так часто в последние годы: щеки пылают от возбуждения, губы сжаты, ноздри вздрагивают, кулаки на бедрах.
– Не волнуйся, – ответила она, – я попытаюсь. Просто всегда полезно знать, с чем воюешь. Тогда это совсем другое дело.
Хотя величина, собственно, не была главным фактором. Больше всего раздражала его ухмылка. В ней не появилось ничего человеческого, а это значило, что Джералд не воспринимал ее просьбы и протесты всерьез. Она должна была протестовать; таковы были, по его мнению, условия игры.
Медленно, постепенно она наращивала усилие, пытаясь вырвать руки из колец. Если бы они продвинулись хоть немного, хоть на сантиметр, основание большого пальца прошло бы сквозь кольца, и тогда можно было бы попытаться рвануть. Она надеялась на это и была готова к боли.
Он почувствовал запах крови и мяса. Запах сильный, но странный. Наконец, голод подавил все прочее: он должен поесть или подохнет с голоду. Принц медленно пересек зал по направлению к спальне. Запах становился все сильнее… Это кровь, да, но совсем не та кровь! Это кровь Хозяина. И тем не менее запах был слишком богат и сочен, чтобы голодное животное могло отвергнуть его. Пес продолжал красться и, приблизившись к двери спальни, зарычал.