— Магистр, я понимаю из твоих слов, что где-то я допустил прокольчик…
— Я бы так не сказал, — осторожно говорю я, — но если ты чувствуешь в чем-то ее превосходство, то так и скажи, буду иметь в виду.
Как бы ставя точку в этом споре, открывают огонь гаубицы. Под их басовитое рычание взлетают две эскадрильи. Мы провожаем их в тягостном молчании. Неизвестно, кого из товарищей мы больше не увидим.
— А для того, чтобы ты танки фашистские еще у границы расстрелял, а сюда не допустил. А меня для того, чтобы бомбы на их, — я опять киваю на девушек, — головы не падали. И вот если мы, выполнив эту задачу, головы сложим, вот тогда можно будет сказать: “Мертвые сраму не имут!”
— Магистр! Дай хотя бы чайку попить! Ты же знаешь мои слабости. Имею я на них право?
— Ты не перебивай, ты слушай. Дальше-то еще интереснее будет. Разговаривал я ночью с Ольгой. Я теперь с ней каждую ночь встречаюсь. И сказала она мне: “Я всегда желала, чтобы ты возвращался. Возвращался ко мне. Ты обещал это и слово свое держал. Я обещала, что плакать не буду, и до сих пор не плачу, хотя ты ко мне больше не возвращаешься. А вот он плачет, — и на ребенка показывает, — папку зовет. Ему отец нужен. Плохо нам без тебя”.