Следовало бы призвать его к порядку, дать почувствовать, что такое рука командира, но я промолчал. Я не понимал, что с людьми. Ведь они благополучно вернулись из опасного, трудного дела, они с честью выполнили боевую задачу. Почему же вместо гордости, вместо радости эта подавленность?
Получив крутой отказ, я перестал настаивать, но немало дней провел бок о бок с Баурджаном.
Момыш-Улы курил. Затянувшись, он смотрел на меркнувший огонек папиросы.
— Не знаю… еще не принесли… Там и другие — не знаю, убиты или ранены.
Блоха сумрачно подошел к Барамбаеву. Я увидел: его, Барамбаева, незабинтованная правая рука поднялась и сама стала отстегивать крючки. Это поразило меня. Нет, у него, который, казалось бы, сильнее всех жаждал жить, не было воли к жизни — он безвольно принимал смерть.
— Взвод? Целиком? Вы, следовательно, людей не отбирали?