Получив крутой отказ, я перестал настаивать, но немало дней провел бок о бок с Баурджаном.
Момыш-Улы курил. Затянувшись, он смотрел на меркнувший огонек папиросы.
— Не знаю… еще не принесли… Там и другие — не знаю, убиты или ранены.
Блоха сумрачно подошел к Барамбаеву. Я увидел: его, Барамбаева, незабинтованная правая рука поднялась и сама стала отстегивать крючки. Это поразило меня. Нет, у него, который, казалось бы, сильнее всех жаждал жить, не было воли к жизни — он безвольно принимал смерть.
— Взвод? Целиком? Вы, следовательно, людей не отбирали?
Это был Брудный. Добежав, он четким движением отдал честь и вытянулся передо мной.