Цербер пытался вывернуться, воспользоваться преимуществом в весе — но я успела закрепиться “земными корнями”, а выскочить из моего захвата давненько уже мало кому удавалось.
— У соседей кобель сдох — но решили, от старости. У меня вот куры сперва нестись перестали, а потом передохли.
Я посплю, поправлюсь и приму решение на свежую голову.
Свободных мест хватало, но я покрутила головой, выискивая своих соучеников по Логову: дело к ним было.
— Я нечаянно… — тихо прошелестела та, опустив глаза и мучая завязки рубахи на запястье. — Он меня с Никоном видел у причала много раз. Никон, то рыбак молодой, — она даже покраснела совсем как человечка. — И я от него шла, а этот схватил, под подол полез… Я вырываться стала, а он уцепился, что осьминог, облапил всю и… и я его надкусила...
Дождь, не дождь — мелкая водяная пыль, от которой не спасали никакие плащи. Висела в воздухе, оседала на коже, проникала под одежду. Было зябко, мокро, и выданные в Лагосе кони неторопливо месили копытами осеннюю грязь, добавляя уныния в картину, потому что выданные кони — это не Коряжка. И даже не Гранит. Хотя Солнышко бы, конечно же, сказал “и уж тем более не Гранит”.