— За счёт чего, Дмитрий Григорич? — задаёт резонный вопрос Васильев. Всё правильно, у него, да ни у кого, даже помещений лишних нет.
— Ты и ты, два шага вперёд! — впечатления от Рычагова не мешают мне выбирать из строя пленных лётчиков и технарей. Сверкающих злобными и мрачными взглядами оставляю в строю. Позже их расстреляем. Лётный и технический состав люфтваффе по заветам верховного нашего генерала подлежит безусловному уничтожению. Слишком они опасны. Угроза — не самолёты, угроза от тех, кто в них сидит, и кто их держит в боеспособном состоянии.
— Поступим прямо и без затей. Озадачим все части транспортировкой обломков самолётов к дорогам поближе. А вы потом соберёте.
У меня есть на руках козырной туз, который немцам никак не побить. Есть у них свои сильные карты, но этот козырь — неубиваемый. Правда, он требует отчаянной решимости, но я думаю, что этого-то у наших солдат найдётся в избытке.
— Хорошо, — спорить не собираюсь, но запоминаю всех «снайперов», — вас тридцать человек, раза по четыре… ладно, вы пока зелёные, по три раза. Из девяноста пуль, выпущенных в меня, попали, возможно, попали в меня, только пять. Пять попаданий. Если бы вас атаковал взвод, он потерял бы всего пять человек.
Но экипаж танка, пусть ценой своей жизни, прорыв остановил. Уничтоживший его немецкий танк не стал так же без оглядки прыгать вперёд. Медленно пополз вперёд, водя башней по сторонам. И заметно быстрее пополз назад и дальше через мост к своим, когда вокруг начали рваться мины. И правильно сделал, наш танк тоже был не один.