– Лях? – поинтересовался отец Афанасий, ориентируясь на акцент.
– Все важно. А ну как со слугой Лукавого снюхаемся. И всю жизнь себе испортим, а потом и душеспасение.
– Сон, Государь. Будто бы воины идут какие-то. А перед ними из леса выходит большой белый волк. Летом. Среди яркой, цветущей зелени. Не просто большой, а огромный. В рост человека или даже выше. Оскалился на них. Зарычал страшно. А потом завыл и обратил в бегство это воинство.
– Вот я и говорю – нужно. Только что? – задал риторический вопрос митрополит.
– Может не копьем, а рогатиной? – уточнил Шереметьев.
Иоанн Васильевич же внимательно слушал и думал, собирая в голове «картину маслом». Поглядывал на почерк, многое говорящий о человеке. Посматривал на зарисовки. И вспоминал все, что ранее слышал и видел. Все. Вообще все. Начиная с истории об «отцовском наследстве» в виде краски, лампе и так далее. И чем больше думал, тем меньше ему нравился вывод, к которому он приходил…