Длинный коридор, слева вешалка. Справа — целый ряд дверей. Пахло чем-то жареным.
— Вы, мэлэдой чэ-эк, видать, сильно устали? — ухмылялся Бобровский. Воротников послушно загоготал.
— Горький, Горький, — подтвердил Игорёк. — Писатель такой, знаменитый. Идёмте!
— А если это твой сарай? — ревниво встрял Костька. Ему, похоже, не нравилось, что Слон присоединился к их тесной компании.
Госпожа преподаватель — потому что возле них стояла, постукивая полуботиком, и уперев руки в боки, сама Ирина Ивановна Шульц.
Дома, конечно, все рыдали. Ну, кроме папы. Рыдала мама, рыдали добрая сестра Надя с нянюшкой Марий Фоминичной; сестра Вера, как ни пыталась крепиться, а тоже разрыдалась, да так, что пришлось ей давать нюхательных солей.