— Как раз парное к первому тому! — немедля подсказал книготорговец.
— Люди… — проворчала Вера. — Всякие люди. За народное счастье стоят, за справедливость, за свободу…
И потом весь день до самого вечера Петя с ним не разговаривал.
— Тогда заходите, — Илья Андреевич враз посерьезнел. — Заходите, Федор, и поговорим.
Да, каким-то образом тут оказалось множество успевших вернуться из увольнительных. Глаза у всех очумелые, все взъерошены, растрепаны, у Льва Бобровского почти оторван рукав шинели.
«Государь на меня, конечно, разгневался. «Ах, брат Пушкин!» — сказал он мне, когда я, поневоле смущённый, ступил в его кабинет. — «Что же ты творишь?! Ты, кого Россия покрыла славой, первый поэт её, идёшь против Моих повелений? Разве не запретил Я дуэли? Разве не разбирал Я совсем недавно случай твой? Пушкин, Пушкин, это нехорошо!»