Можешь, дочь моя. Можешь. И ты, и я, и кто угодно. Но это нельзя говорить и об этом нельзя думать. Несть жизни в мыслях о смерти.
— Все они тульпы? Но чьи? Кто отдаст порождение своей тоски вам?
Я пошевелил руками и ногами, сел ровнее. Еще немного и смогу встать. А когда я встану, кто-то ляжет.
Настя рассеянно кивнула, глядя в экран, а я тренированным нюхом навелся на буфет.
— Паап? Как тебе мой мейкап? — спросила выбравшаяся, наконец, из ванной Настя.
— Мой отец погиб, и других мне не надо. По паспорту ты кто, опиум для народа?