Я отговаривался тем, что воспитанники здоровы, соплей в носах не обнаружено, а криминальная обстановка в городе и без меня спокойная. На самом же деле я встрял в ситуацию «Если не я, то кто же?» и не видел из нее никакого выхода. После того, как желающие скормить детей местному мумбо-юмбо перевелись, в директора тоже больше никто не рвался, и я, исполняя кое-как свое и.о., внезапно оказался человеком в фокусе чужих надежд. Это чертовски странно и утомительно, особенно для меня, с трудом привыкнувшего даже к одной дочери. Ответственность и я — непересекающиеся сферы, и пересекать их совсем не хотелось. Но пришлось. Уже через пару недель я знал, у кого прыщи, и она страшно переживает. У кого кривые зубы, и она не улыбается. У кого перхоть, с которой он безуспешно борется какой-то шарлатанской химией, а кто химией же свои волосы спалил, в попытке их обесцветить. Я узнал, кто по кому вздыхает, и кто при этом безответно, а кто имеет шансы. Просветился на тему подростковых депрессий и молодежной моды и начал чувствовать себя многодетной мамой. Если бы не Клюся, которую я малодушно выставил между собой и девочками, я, наверное, был бы в курсе менструальных циклов. Это все доставало неимоверно, но когда я откровенно сказал, что мое директорство меня тяготит, и я планирую с ним завязать, то в личном составе случились три истерики (две женских и одна мужская), две депрессии и одна неубедительная попытка изобразить суицид. Так я и остался — умывальников начальник и мочалок командир.