— Всё так, да, всё так, но прошу вас не усугублять, прошу вас не нападать на дом графа, — заговорил первый консул города Малена.
— Ну, бывает так у молодых священников: придут на новый приход и давай паству в страх божий загонять, бичевать людишек в каждой проповеди за всякий простой грех, после исповеди епитимьёй тяжкой наказывать, свирепствовать не по-отцовски; глядь, а паства в другой храм молиться стала ходить, ибо строг безмерно отец во Боге был. Вот и говорят про таких, что паству свою не обрёл.
— Вижу, что человек вы ушлый, — продолжал маршал, не выбирая ни тона, ни выражений. — Вон и герб курфюрста Ребенрее у вас на груди висит. Говорят, что вы и к курфюрсту Ланна вхожи в дом. Но меня всем этим не проймёшь. Я, знаете ли, солдат, и никакого излишнего почтения ни перед попами, ни перед имперскими жидами-банкирами не испытываю. И я не допущу какого-либо самоуправства или неповиновения в своих войсках. Даже не надейтесь, что патент имперского полковника делает вас особенным. Коли нужно будет, — фон Бок невежливо тыкал в кавалера старческим артритным пальцем, — так я отправлю вас под трибунал и не посмотрю на ваших сиятельных или богатых покровителей. Надеюсь, вам это понятно, полковник.
— Карл, векселя и расписки, и купцы все эти, то забота не ваша. Ваша забота купить пики и алебарды для третьей роты.
Волков и Брюнхвальд переглянулись, вот тут они оба были согласны с фон Боком. В общем, при всех своих отрицательных качествах, маршал был знающим командиром.
— Что, пшеницу думаешь посеять? — спрашивает кавалер.