– Ты чего трясешься? – тетя Паша окинула взглядом полненькую девушку лет двадцати пяти, вошедшую в комнату.
Жидкость пошла пузырями, после запенилась, а когда реакция прекратилась, она сменила цвет на темно-синий.
Самым же абсурдным было то, что бал при этом всем ни на секунду не останавливался. Дирижер с балкона знай сообщал названия танцев, юные чаровницы, хихикая, сплетничали друг с другом и лакомились засахаренными заморскими фруктами, кавалеры охотно употребляли вино немалыми фужерами. Праздничная ночь продолжалась.
– Не любишь ты ее, – печально подытожила Марьяна. – Иначе бы согласился. Знать, служба государева тебе дороже, чем девичье сердечко.
– Странно. – Михеев почесал затылок. – Мы ничего про это не слышали. Это не есть хорошо.
– То, – зло отозвалась Мезенцева. – Паузы выдаешь мхатовские, будто тебя хорошие педагоги в театральном этому учили.