Коля еще раз пнул дверь, отлично понимая, что выйти отсюда просто так у него уже не получится, и повернулся к говорившему.
– Вернулся и вернулся, – перебил его Савва Фомич. – Мы, ведьмаки, люди вольные, каждый сам себе голова. И даже то, что ты еще тогда, давно, грани дозволенного перешагнул, в вину вменять никто не стал бы, больно много воды утекло. Но ты же сызнова пакостить вздумал. Кровь людскую лить, ритуалы черные творить, людей с теми, кто в тенях живет, стравливать. А это уже непотребство, Илюшка. И такое, за которое надо ответ нести.
Варвара, вскочив на ноги, издала истошный вопль, от которого пластиковые окна дрогнули, следом за этим тетя Паша кувыркнула кресло, так, что оно изрядно громыхнуло, а после ловким приемом уложила на пол и журналистку. Та дергалась, но сухенькой тете Паше удавалось каким-то чудом не дать ей подняться. Теперь их обоих совершенно не было видно за огромным старым столом, который, как видно, остался в квартире от предыдущих обитателей.
– Представь себе, – цокнул языком Пал Палыч. – Держался, крепился, но людей не трогал, хоть от голода и холода усыхать начал. Голубей в пищу употреблял, мелкую живность разную. Собственно, по этим следам его и нашли, он на чердаке одного старого жилого дома на Садовой-Каретной себе жилье обустроил. Там, видишь ли, трубы теплоснабжения не в подвалах, а на чердаках находятся, вот он у них и грелся. Францев, по рассказам, был товарищ жесткий, не сказать – жестокий, но при этом справедливый и честный, за что его вся ночная братия очень уважала. Он сам пошел на тот чердак, переговорил с Абрагимом, вник в его проблемы и как смог помог.
– Фига себе, – только и смог сказать Нифонтов. – Это тот, который Калиостро?
– Вот и я про то. – Пал Палыч цыкнул зубом. – Так что сиди тихо, никуда не суйся. Не знаю, кто именно это все закрутил, но тебе с ним не справиться.