В желтоватом отсвете ламп показалась бусинка черного носа, заинтересованно принюхивавшегося меж ржавых стальных решеток. А затем и белое, отчего-то тельце – крупное, лощеное. Перевитое сеткой золотистой проволочки с вплетенными в него самоцветами…
– Не беспокойтесь, господин полковник! Женщины обожают героев! Она непременно вас простит!
– Показывайте. – Мельком посмотрев на кое-как сдерживающего себя Романа Глебовича, приказал Его величество.
– Хорошо, двое солдат не зайдут. – Добавил Черниговский в ответ на сомнение.
Сходились сотни и сотни сил, желаний, страстей. Отчаяние и ненависть, любовь и самопожертвование – все там было, вместе с долгими ночами в поле под дождем. Мировая оставила после себя князя Юсупова и ДеЛара, князя Черниговского и Давыдова – разных, но одинаково жестких людей, которых знала вся империя – равно как не знала почти никого из их детей и внуков. Смею предположить, что они тоже предпочли бы мир боевой славе – как берегут спокойствие границ и городов для собственных детей. И не пощадят никого, кто пожелает принести войну в столицу их страны.
– Он уже здесь, ваше величество. – С поклоном, отступил кряжистый мужчина в сторону, жестом показывая на двух юношей в аляповато-красных мундирах Лейб-гвардии полка за своей спиной.