Взволнованный голос, срывающийся на тихие проклятия самому себе, и истовые молитвы человеку напротив него.
Металлические щипцы в узловатых старческих руках зачерпнули из чаши и застучали по мутному стеклу, размазывая угольно-желтую массу тонким слоем. Под тихий и злой шепот Салота, вытеснивший шум ветра в окнах, масса стала усыхать, трескаясь крупными шестигранными кристаллами и обращаясь в красный цвет.
– Мы гордимся тобой, вольноопределяющийся! – Положил я свою руку на свободное плечо.
– Поздравляю с верным решением, – поднял цесаревич бокал, предлагая чокнуться.
– Что я должен праздновать? – Все-таки взял он протянутый мною бокал. – Что мои люди перестали меня бояться и посмели ослушаться? Что грядет конец всему?
– Ч-что? – прекратил отползать Черниговский.