– Значит, пришел и выкинул перстень? – Прищурился старый князь, глядя на столицу.
В день, когда пал князь Черниговский, лишившись титула, в империи без следа исчезли порядка двух сотен человек вместе с семьями и близкими. В тот же день в империи появилось абсолютно такое же количество честных граждан, никак не связанных с министерством внутренних дел – с новыми именами по абсолютно железным документам и кристально чистыми легендами. Два десятка остались в столице, остальные разъехались по имперским миллионникам – чем больше город, тем сложнее в нем найти беглеца. Так что Ивану Александровичу было из кого выбирать.
И все тени мира резко обрели объем. Особенно та огромная, до половины горизонта – с мрачным вращающимся коконом и тысячами нитей-паутин, сковывающих тень борющегося за жизнь дракона. Тихий шепот заполнил воздух – насмешливый, ироничный, торжествующий.
В итоге, плохими назвали Черниговских, а телеканал удостоился короткой, но показательной похвалы венценосной особы. А потом еще и все княжество виновника вдруг оказалось под рукой Еремеевы Ники – в знак величайшей справедливости Императора, принявшего настолько справедливое и яркое решение, что патриарх Долгоруких вновь лично приходил к внуку – мириться, извиняться за шрам на щеке, оставленный его перстнем при хлесткой оплеухе. К слову, шрам свести – дело пары секунд, но даже вчера, когда мы встретились, он все еще короткой чертой рассекал правую щеку Игоря.
– Наверное, я постарел. Потерял популярность и привлекательность! – Сел он рядом со мной на топчан и задумчиво запустил руку в коробку с пиццей.
– Паша? – обратил я взгляд на Борецкого, достаточно нервно поднявшегося с места и протершего ладони о штаны.