Привязать к себе это ниточку — значило пустить свою жизнь под откос.
За это время Марк сто раз отругал и простил себя.
Она оживала и превращалась в веселого, неунывающего человека, готового каждый день начинать всё сначала. Снова произносила длинные фразы, устойчиво держалась на своих ногах и все реже просила Марка помочь с одеждой. Неприятности вроде разлитого супа или перепадов настроения теперь казались уже сущими пустяками, по сравнению с тем, что прежде Марку приходилось кормить её с ложечки.
Устроился на её груди, пока, медленно бледнея, не исчез.
Он-то считал, что добро заключается в ежедневности повторяемых ритуалов: на завтрак овсянка и зелёный чай с имбирём и лимоном, прогулка с Бисмарком, покупка бутылки воды (без газа, разумеется) в одно и то же время в одном и том же магазине. Он ненавидел такие фильмы, в которых люди, умирая от рака, например, вдруг открывают эту жизнь заново и, бросая всё, рвут когти к закату. Всё это было надуманным, попахивало дешёвой философией скучающих писательниц, наполняющих смыслом часы между маникюром и вечерними коктейлями.
— Да, тебе он всегда нравился больше, чем мой богатый внутренний мир.