Вот так я и почувствовал, что в самом деле знаменит. Я так-то привык, что на меня косятся. Но обычно не с таким выражением лица! Каждый второй встречный пялился, показывал пальцем или еще как-то выражал удивление. Дважды подходили какие-то дамы и хвалили, причем многословно, а один раз пришлось натурально убегать от старикана, решившего рассказать мне о временах первого Падения. Очень неловко получилось.
Но в центре барьеры упали как при поражении, а синтеты отступили в технические тоннели и убежища. Комендант или растерялся, или был чем-то занят, но вместо того, чтобы убедиться в пассивности центра и снять оттуда силы в помощь заводским, он до вечера держал всех на месте.
На гудок оповещения даже не дернулся, а сокращающаяся полоска не вызывала уже никаких чувств. Я боролся с подступающей паникой. Нулевка молчит, со мной явно что-то не в порядке, а до падения щита осталось...
Две женщины, подскочившие к нам, стали наперебой уговаривать Винса подарить им танец. На меня взглянули мельком, узнали, но и только. Хорошо быть звездой. Или наоборот, плохо.
Все оружие, что раздали ополченцам, потом было собрано. Двоих, пытавшихся воспользоваться им для грабежа, неизвестные повесили на ближайшем дереве. Еще один пропал бесследно, но числившийся за ним пускач кто-то оставил на крыльце полицейского участка. Окраины не любят официальщины, но слово принято держать.
– Ханна, чему ты так загадочно улыбаешься?