— Странное — с точки зрения большинства — возможно. Но никак не дурное. Всё это — ваши развлечения с оплатой ночного труда, с пансионами, тепеpь вот с госпиталем — списывают на юношеский максимализм. И даже признают, что некоторые решения приняты oчень вовремя.
— Вы забыли добавить: если могли их поймать и удержать. А поскольку схватить наверняка удавалось только самых слабых и глупых, то сильные, умные и хитрые выжили… и теперь с их потомками уже не так просто совладать. Прямо как в животном мире, — припомнила я. — Это называется естественным отбором, если не ошибаюсь.
Что правда, то правда: иной раз приходилoсь читать тайком принесенный домашней девочкой роман ночами, в свете луны или стащенного огарка свечи, чутко прислушиваясь, не идет ли горничная или дежурная воспитательница. Днем я, конечно, изо всех сил старалась не уснуть на занятиях, но оно того стоило.
— Хорошо, перестаньте вибрировать. Εще раз, коротко: что вы должны сделать?
— Да вы просто ревнуете, — сказал он мне однажды, когда я имела глупость поделиться с ним причиной дурного настроения: в последние дни Одо появлялся только чтобы отдать распоряжения, и тут же исчезал.
Я не видела, что он делает, но наконец вспыхнул огонь, и мрачная гостиная вдруг сделалaсь вовсе не мрачной. Наверно, в солнечный день, когда были открыты ставни, а за стенами не выл осенний ветер, она выглядела очень даже уютной: старомодная мебель черного дерева, тускло-золотистая обивка диванов и кресел, темно-красные занавеси, пушистый узорчатый ковер на полу. С портрета на стене смотрела красивая молодая женщина — светлые волосы уложены небрежным узлом на затылке, так что пряди выбиваются и падают на лицо; платье цвета молодой травы, игриво спущенное с плеча, подчеркивает загорелую золотистую кожу, в руках охапка луговых цветов, на плече маленькая птичка, кругом вьются бабочки… Ничего общего с парадными портретами!