— Нет уж, закoнчите сперва свою речь о сиротах, если начали, — ответил он. — Я… Да, я знаю, что все не так благостно, как сообщают благотворительные общества, но я не вникал в это. Пансионам и приютам — в том числе для заблудших и просто попавших в беду женщин — всегда покровительствовала ее величество. Сперва вдовствующая королева, потом мать Эвы. Но вряд ли они знали, как это выглядит изнутри…
— Да, как с вашими пациентами из числа неимущих, — поддержала я. — Вряд ли они знают всякие мудреные термины, но вы ведь как-то объясняете им, что нужно делать, как обрабатывать раны, например…
— Не напрашивайтесь на комплимент, ваше величество, это неприлично. И, в самом деле, — он взглянул на часы и захлопнул крышку с громким «так!», — пора отправляться.
— Думаю, вы унаследовали фамильное упрямство?
— Трогай! — приказал канцлер, и карета двинулась вперед.
Канцлер резко поднялся — я невольно вжалась в спинку кресла, хотя он не сделал даже движения в мою сторону, — шагнул к стене и коснулся какого-то рычажка. С тихим шелестом панель из драгоценного седого дерева отошла в сторону, обнаружив большое, в человеческий рост зеркало. Канцлер подошел к нему вплотную, и я поразилась — в стекле не отражaлся ни он сам, ни комната, оно было темным и пустым, — и кoснулся его массивным перстнем, который носил на левой руке. Сперва ничего не происходило, потом вдруг поверхность зеркала пошла едва заметной рябью, засветилась, и я увидела…