– Так южное поле много к их дому ближе, – пояснил Куртц, – хотя тут урожай знатнее будет.
– Зачем же брать плохих? – Не понимал Волков.
– Дорогой мой Эшбахт, отчего же ей быть богатой, если земля ваша это предгорья. Камень повсюду, овраги от весенних вод. Но доход она может давать, всегда давала, хоть и не большой.
– Прекраснейшая из добрейших, госпожа Брунхильда, дозвольте отвечу вам я, вместо господина кавалера: Люди, что мужики, что солдаты, знать должны твёрдо, что за такой проступок как воровство, кара будет жестокой. Иначе, не быть дисциплине, не быть закону. И уж поверьте, в солдатском обществе, вор ещё порадуется такой мягкой участи, как повешенье. И господин кавалер наш, не жестокосерден, я бы того вора, что нанёс мне столь тяжкий ущерб не повесил, я бы его сжёг.
– Нет, не был бы ты великим государем, даже родись ты в семье государей, никто из великих мужей не стоял бы у твоего трона.-
А на главной площади, у ратуши, вроде, торговля тут воспрещена, но людно было. Да всё люди богатые. Дела обсуждали прямо на улице. У стены ратуши, под навесами от солнца, полдюжины менял свои банки расставили. Деньги столбиками мелкие на банках стоят. Сидят менялы, клиентов ждут, от жары изнемогают, платками обмахиваются. Они все одеты богато, в шелках да мехах, хоть, день и тёплый. Кое-кому из них лакеи обед прямо сюда принесли из трактиров, время-то обеденное. Агнес поглядела на них и крикнула кучеру.