– Да уже не без этого. Придётся ручки приложить. Придётся.
Рене что-то говорил ему о колодцах, о том, что глубоко тут капать нет нужды, а Брюнхвальд уже смотрел на сына и мрачнел от увиденного.
– Девица Фолькоф, сестра кавалера Фолькофа, господина Эшбахта.
– А кто у меня был ночью?– Спросил кавалер и, собравшись с силами, сделал два больших глотка из кружки.
– Господин хороший,– загнусавил трактирщик,– ну так как же насчёт талера и сорока двух крейцеров?
– Он одним прыжком как прыгнет ко мне, на меня кинется. А я как щитом закрылся рукой, вот, – он показал левую руку, – и еле устоял, чтобы не упасть. Хорошо, что поручи у кавалера очень крепки, не смог адский пёс прокусить, стал грызть и мотать меня туда-сюда, сам грызёт, а сам воняет. Я раз его по рёбрам раз, чувствую, горячая кровь по руке течет, и течёт много, как будто из ведра льют. А я ему ещё раз и ещё, уж даже не знаю, сколько раз попал, весь бок ему и шею изрубил, вон, – он опять поднял руку, чтобы видно было её в свете факелов. Весь правый наруч и правый рукав у него и вправду были черны, он понюхал рукав и продолжил, – вон, до сих пор кровищей воняет.