Он уже попрощался и шёл к выходу, думая, что нужно будет выписать из Ланна отца Семиона – нечего ему на монастырских хлебах толстеть – когда его окликнул монах-прислужник.
– А на вид разбойники с большой дороги. – Заметил Максимилиан.
– Много, – сказал Рене,– те солдаты, что имеют семьи и дома, решили идти к себе, воевать вреде ни кто из здешних господ не собирается, работы нам нет, а те, кому идти некуда просят у вас дозволения жить на вашей земле.
– Сначала я их миром просил уйти, так бахвалились, задирались и не пошли, и лишь потом я их проводил как гостей не прошеных.
– Это всё оттого, что не стал ты со мной говорить, когда по-хорошему я говорить с тобой хотела. Не хотел по-хорошему, будешь вот так говорить, с кинжалом у глаза.
– Ладно, – произнёс старший, – Михель, ты поедешь.