Следующую половину бесконечности я был занят. Кожа у великана оказалась на диво прочной, даже новообретенная способность помогала довольно слабо, я прилагал все усилия, стерев железякой руки до мозолей. Но примерно с пятой минуты одноглазый повар начал довольно ухать, дергать плечами, подставлять самые чувствительные места. Когда мы опомнились, то он лежал на столе как у массажиста, а я в позе дворника-таджика прыгал по его спине с хеканьем втыкая вертел, словно колол лед. Пушок смотрел на происходящее круглыми глазами, кажется даже для него все было уж слишком странным.