Все цитаты из книги «Заповедник»
– Я разрешаю Солженицыну опубликовать без купюр мою фронтовую поэму «Люська». Причитающийся мне гонорар я отдаю в фонд Солженицына. Упоминать при этом мою настоящую фамилию категорически запрещается.…
Однажды Таня позвонила мне сама. По собственной инициативе. С учетом ее характера это была почти диверсия.
Заходим в экскурсионное бюро. Сидит такая дама, мечта отставника. Аврора сунула ей путевой лист. Расписалась, получила обеденные талоны для группы. Что-то шепнула этой пышной блондинке, которая сразу…
На турбазе за холмом играла радиола. В ясном небе пролетали галки. Под горой над болотом стелился туман. На зеленой траве серыми комьями лежали овцы.
Я стал водить экскурсии регулярно. Иногда по две за смену. Очевидно, мною были довольны. Если приезжали деятели культуры, учителя, интеллигенция – с ними работал я. Мои экскурсии чем-то выделялись. Н…
– Видел я его на базе, – говорил Никитин, орудуя фуганком, – с утра подмалевавши.
«Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи…»
Друзья направились в микрорайон, жизнелюбивые, отталкивающие и воинственные, как сорняки…
Я направился в Сосново. Дорога тянулась к вершине холма, огибая унылое поле. По краям его бесформенными грудами темнели валуны. Слева зиял поросший кустами овраг. Спускаясь под гору, я увидел несколь…
– Не деньги? – вдруг рассердился гармонист. – Люди пашут, а ему – не деньги! Да я вот этими трудовыми руками шесть лет отбухал ни за что… Девяносто вторая без применения технических средств…
Братец поднялся и крейсером выдвинул левую руку. Я чуть не застонал, когда железные тиски сжали мою ладонь.
«Не суйте мне белки в колеса, – угрожающе произнес Лепко…» (Повесть «Чайки летят к горизонту».)
В львовском автобусе было тесно. Коленкоровые сиденья накалились. Желтью занавески усиливали ощущение духоты.
(Позднее выяснилось, что он совсем не художник, а товаровед из Апраксина Двора.)
– Я Валеру знаю. С ним поддашь – опохмеляться будешь в милиции.
Я отправился на турбазу. На этот раз здесь было людно. Вокруг стояли разноцветные автомашины. Группами и поодиночке бродили туристы в курортных шапочках. У газетного киоска выстроилась очередь. Из ра…
Портвейн распространялся доброй вестью, окрашивая мир тонами нежности и снисхождения.
" – Главное – быть человеком, Шурка, – сказал Лукьяныч и зашагал прочь.
– Раньше ты говорил – пятнадцать. А теперь уже – двадцать. Хотя прошло меньше года…
– Как знаешь. Я на турбазу вечером зайду. Надо Лизке поджопник дать.
«Антр ну! Между нами! Соберите по тридцать копеек. Я укажу вам истинную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа!»
В коридоре раздавался стук шагов. Где-то звучала музыка. Под окнами шумели грузовики и бесчисленные мопеды.
Вера оказалась бледной, измученной женщиной с тяжелыми руками. Сварливой, как все без исключения жены алкоголиков.
– Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая любовь, – фальшива. Это – лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь. А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея д…
– Молчать! – произнес угрожающе тот, кто сидел напротив. И дальше: – Ты почему не женишься, мерзавец?! Чего виляешь, мразь?!
– Ну. Как на сковороду плеснул, аж зашипело! Вечером ему опять стало плохо.
Он захотел показать, что все нормально. Как будто мы столкнулись в поликлинике, а не в гестапо.
Видимо, рассчитывал на мою сентиментальность. Или на чудодейственную силу абсурда…
Действительно, было в Михал Иваныче что-то аристократическое. Пустые бутылки он не сдавал, выбрасывал.
«Если это моя совесть, – быстро подумал я, – то она весьма и весьма неприглядна…»
– Меня заманил Лобанов. Я у него картину приобрел из снобизма. Что-то белое… с ушками… Вроде кальмара… Называется «Вектор тишины»… Среди них есть талантливые живописцы?
И гордо бросил на прилавок три рубля… Поразительно устроен российский алкаш. Имея деньги – предпочитает отраву за рубль сорок. Сдачу не берет… Да я и сам такой… Мы вернулись к окну. Народу в ресторан…
Последний раз я ездил на велосипеде, будучи школьником. Тогда это казалось развлечением. Но, видно, я постарел.
В местной библиотеке я нашел десяток редких книг о Пушкине. Кроме того, перечитал его беллетристику и статьи. Больше всего меня заинтересовало олимпийское равнодушие Пушкина. Его готовность принять и…
За ее спиной я видел написанное мелом ругательство. Хула без адреса. Феномен чистого искусства…
– Вот и прекрасно. Хотелось бы достигнуть полного идиотизма. Купить аквариум с рыбками, пальму в деревянной бочке…
А через год мы снова встретились. Заболела наша дочка, и Таня переехала ко мне. Это была уже не любовь, а судьба…
– Это пораженцы. Скопище несчастных пораженцев. Даже Набоков – ущербный талант. Что же говорить о каком-нибудь Зурове!
Он был" явлением растительного мира. Прихотливым и ярким цветком. Не может хризантема сама себя окучивать и поливать…
– Шапки долой, господа! Перед вами – гений!..
– У меня есть цветная открытка – «Псковские дали». И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить – это дали?
– Я пацаном был, когда здесь немцы стояли. Худого не делали, честно скажу. Кур забрали, свинью у деда Тимохи… А худого не делали. И баб не трогали. Те даже обижаться стали… Мой батя самогонку гнал. Н…
– Сосед, выручи, дай пятерочку… Ну, трояк… Христом-Богом прошу… Сучара ты бацильная…
Не менее яркой личностью был Стасик Потоцкий. Родился он в городе Чебоксары. До шестнадцати лет не выделялся. Играл в хоккей, не задумываясь о серьезных проблемах. Наконец, с делегацией юных спортсме…
В школьные годы Митрофанов славился так называемой «зеркальной памятью». С легкостью заучивал наизусть целые главы из учебников. Его демонстрировали как чудо-ребенка. Мало того, Бог одарил его неутол…
В тот день я напился. Приобрел бутылку «Московской» и выпил ее один.
Кроме того, Гурьянов славился вопиющим невежеством. Как-то раз его экзаменовал профессор Бялый. Достались Гурьянову «Повести Белкина».
На одиннадцатые сутки у меня появились галлюцинации. Это были не черти, а примитивные кошки. Белые и серые, несколько штук.
– Я извиняюсь, – сказал он, – это вам. И сунул Тане банку черники.
– В деревне Сосново. Пять минут от турбазы. Отдельный вход.
Тебя угнетают долги? У кого их не было?! Не огорчайся. Ведь это единственное, что по-настоящему связывает тебя с людьми…
Вечером поехал к Тане. Выпил для храбрости. Потом добавил. В семь звонил у ее дверей. И через минуту, после неловкой толчеи в коридоре, увидел брата.
Мишу звать не хотелось. Разговоры с Михал Иванычем требовали чересчур больших усилий. Они напоминали мои университетские беседы с профессором Лихачевым. Только с Лихачевым я пытался выглядеть как мож…
– А я говорю – нет!.. Нет – говорю я зарвавшимся империалистическим хищникам! Нет – вторят мне труженики уральского целлюлозно-бумажного комбината… Нет в жизни счастья, дорогие радиослушатели! Это го…
– Эт сидор-пидор бозна где… Пятерку утром хва и знато бысь в гадюшник… Аванс мой тыка што на дипоненте… Кого же еньть завязывать?.. Без пользы тыка… И душа не взойде…
Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением и сочувствовал движению жизни в целом.
Она поражала меня неизменной готовностью к любви, беседе, развлечениям. А также – полным отсутствием какой-либо инициативы в этом смысле…
– Вы хорошо излагаете, непринужденно… У вас какое-то свое отношение. Но иногда… Я просто в ужасе… Вы назвали Пушкина сумасшедшей обезьяной…
День был солнечный, ветреный, нежаркий. Нас догоняла растянувшаяся вдоль берега группа. Надо было спешить,
Уникальная память и безмерная жажда знаний – в сочетании – творили чудеса. Но тут выявилось поразительное обстоятельство. Этими качествами натура Митрофанова целиком и полностью исчерпывалась. Другим…
В южном приделе я увидел знаменитый рисунок Бруни. Здесь же белела посмертная маска. Две громадные картины воспроизводили тайный увоз и похороны. Александр Тургенев был похож на даму…
– Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, ког…
– С Борькой живем хорошо, – говорил он, – и насчет поведения, и вообще… В смысле – ни белого, ни красного, ни пива… Не говоря уж про одеколон… Он все книжки читает. Читает, читает, а дураком помрет, …
– Бензопила у меня… «Дружба»… Хуяк – и червонец в кармане.
Впрочем, кто это говорит? Эдмонд! Негодяй, каких мало…
– Сам же говорил: «Кто начал пить, тот будет пить!»
Доходили слухи о каких-то публикациях на Западе. Я старался об этом не думать. Ведь мне безразлично, что делается на том свете. Прямо так и скажу, если вызовут…
– Деньги не проблема! – выкрикнул мой собутыльник.
– Ни при чем! – окончательно взбесился я. – Гете совершенно ни при чем! А Ренессансом звали лошадь Дон Кихота. Который тоже ни при чем! И я тут, очевидно, ни при чем!..
Мы жили бедно, часто ссорились. Кастрюля, полная взаимного раздражения, тихо булькая, стояла на медленном огне…
«Грузин порядочным человеком быть не может!..»
Всю жизнь я ненавидел активные действия любого рода. Слово «активист» для меня звучит как оскорбление. Я жил как бы в страдательном залоге. Пассивно следовал за обстоятельствами. Это помогало мне для…
Ты добиваешься справедливости? Успокойся, этот фрукт здесь не растет. Несколько сияющих истин должны были изменить мир к лучшему, а что произошло в действительности?..
Насильственная мораль – это вызов силам природы. Короче, если я женюсь из чувства долга, это будет аморально…
Лично я в подобных ситуациях не испытывал раздражения. Вернее, испытывал, но подавлял. Туристы приехали отдыхать. Местком навязал им дешевые путевки. К поэзии эти люди, в общем-то, равнодушны. Пушкин…
Кагор был выпит, яблоко разрезано на дольки. Наступила пауза, в такой ситуации – разрушительная…
Короче, зашел я в лесок около бани. Сел, прислонившись к березе. И выпил бутылку «Московской», не закусывая. Только курил одну сигарету за другой и жевал рябиновые ягоды…
– Настоящий, – обрадовалась Виктория Альбертовна, – подарен Вульфам… Там имеется надпись… Какой вы, однако, привередливый. Личные вещи, личные вещи… А по-моему, это нездоровый интерес…
Виктория Альбертовна беседовала со мной, недоверчиво улыбаясь. К этому я уже начал привыкать. Все служители пушкинского культа были на удивление ревнивы. Пушкин был их коллективной собственностью, их…
Стасик решил покинуть Чебоксары. Ему хотелось расправить крылья. Он переехал в Ленинград. Полюбил ресторан «Европа» и двух манекенщиц.
– Я чуть не загремел по малолетству. Органы меня фактически спасли. Бумагу дали в университет. Теперь прописку обещают. Ведь я же сам из Кулунды… Ты в Кулунде бывал? Удовольствие ниже среднего…
Я готов был заплакать, хотя все еще понимал, что это действует алкоголь. Видно, гармония таилась на дне бутылки…
Во что ты превратил свою жену? Она была простодушной, кокетливой, любила веселиться. Ты сделал ее ревнивой, подозрительной и нервной. Ее неизменная фраза: «Что ты хочешь этим сказать?» – памятник тво…
Итак, я поселился у Михал Иваныча. Пил он беспрерывно. До изумления, паралича и бреда. Причем, бредил он исключительно матом. А матерился с тем же чувством, с каким пожилые интеллигентные люди вполго…
Мишины выступления напоминали звукопись ремизовской школы.
– Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь… Я в лесничестве работаю – дружбист!
«Представляете, он меня спрашивает, кто такой Борис Годунов?..»
Сталина в деревне не любили. Это я давно заметил. Видно, хорошо помнили коллективизацию и другие сталинские фокусы. Вот бы поучиться у безграмотных крестьян нашей творческой интеллигенции. Говорят, в…
Подъехали к туристской базе. Какой-то идиот построил ее на расстоянии четырех километров от ближайшего водоема. Пруды, озера, речка знаменитая, а база – на солнцепеке. Правда, есть номера с душевыми …
– Давайте как-нибудь поддадим! Прямо на лоне…
– Боже мой! При чем тут Джек Лондон?! У меня единственные сапоги в ломбарде… Я все могу простить. И бедность меня не пугает… Все, кроме предательства!
– Взгляни на это прогрессивное человечество! На эти тупые рожи! На эти тени забытых предков!.. Живу здесь, как луч света в темном царстве… Эх, поработила бы нас американская военщина! Может, зажили б…
Я вышел на площадь. Ограда сквера была завешена покоробившимися фанерными щитами. Диаграммы сулили в недалеком будущем горы мяса, шерсти, яиц и прочих интимностей.
– Тогда пожелай нам удачи… Смотри, в меню «котлеты» через "а"…
– Пусть сажают. Если литература – занятие предосудительное, наше место в тюрьме… И вообще, за литературу уже не сажают.
Не зарастет, думаю. Где уж ей, бедной, зарасти. Ее давно вытоптали эскадроны туристов…
Всего пять слов и какие-то непонятные цифры…
– Эйн момент, – сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой.
– Что значит – «нажрался»? – возразил Потоцкий. – Да, я выпил. Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв…
Года три уже я встречаю отказом любое неожиданное предложение. Загадочное слово «телетайп» должно было прозвучать убедительно.
– Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой…
Но при этом я знал, что все мои соображения – лживы. Дело было не в этом. Просто я не мог решиться. Меня пугал такой серьезный и необратимый шаг. Ведь это как родиться заново. Да еще по собственной в…
– Любая цензура – преступление, – ухватился Стасик за близкую ему тему.
На столах и подоконниках громоздились бутылки. Заметно пьяных не было. Всех связывало что-то общее, хотя здесь присутствовали не только евреи. Кто-то собирал неведомые подписи, размахивая зеленым бло…
С этой минуты она не переставала иронически улыбаться. Так, словно мое равнодушие к Бенкендорфу говорило о полной духовной нищете…
В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из «Огонька». Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики с…
Потоцкий быстро уяснил, что на земле есть две вещи, ради которых стоит жить. Это – вино и женщины. Остальное не заслуживает внимания. Но женщины и вино стоят денег. Следовательно, надо уметь их зараб…
Короче, жизнь обрела равновесие. Стала казаться более осмысленной и логичной. Ведь кошмар и безнадежность – еще не самое плохое. Самое ужасное – хаос…
– Нет у меня родителей, – печально ответила Таня.
Тебе не платят – вот что скверно. Деньги – это свобода, пространство, капризы… Имея деньги, так легко переносить нищету…
– У меня в сумке, – говорила она, – десять плиток шоколада, четыре билета на Кобзона и три экземпляра Цветаевой…
Потоцкий сочинял один рассказ в день. У него вышла книга. Она называлась «Счастье трудных дорог». Ее доброжелательно рецензировали, мягко указывая на захолустное происхождение автора.
Вначале я относил это за счет моей потускневшей индивидуальности. Затем убедился, насколько огромен дефицит мужского пола в этих краях. Кривоногий местный тракторист с локонами вокзальной шлюхи был о…
– Вперед, на Запад!.. Танки идут ромбом!.. Дорогу осилит идущий!..
– Право на отдых гарантировано Конституцией… Как в лучших домах Парижа и Брюсселя… Так зачем же превращать науку в служанку богословия?!.. Будьте на уровне предначертаний Двадцатого съезда!.. Слушайт…
Черт с ними, думаю. Обхватил стакан двумя руками, выпил. Потом с шуршанием развернул конфету.
Подошла моя очередь у стойки. Я ощущал знакомую похмельную дрожь. Под намокшей курткой билась измученная сирая душа…
– Предание гласит, что здесь стоял один из монастырей Воронича…
– Брат приехал. Кузен. Я давно хотела вас познакомить.
– Какая я вам милая?! Ох, умираю… Милая… Скажите пожалуйста… Милую нашел…
– Что, конкретно, вас интересует? Что бы вы хотели увидеть?
Таня казалась возбужденной и почти счастливой.
Тысячу раз буду падать в эту яму. И тысячу раз буду умирать от страха.
Таня снова плакала. Говорила такое, что я все думал – не разбудить бы хозяина. То-то он удивится…
Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней горячностью. Задайте человеку вопрос: «Бывают ли у тебя запои?» – и человек спокойно ответит – нет. А может быть, охотно согласится. Зато…
Это была редкая удача. Митрофанов знал костюмы и обычаи всех эпох. Фауну любого уголка земли. Мельчайшие подробности в ходе доисторических событий. Парадоксальные реплики второстепенных государственн…
– Те, кто мне жизнь отравляет. Вот пусть они и едут…
– Нет, именно репортер. Журналистика – это стиль, идеи, проблемы… А репортер передает факты. Главное для репортера – не солгать. В этом состоит пафос его работы. Максимум стиля для репортера – немота…
Потом было тесно, и были слова, которые утром мучительно вспоминать. А главное, было утро как таковое, с выплывающими из мрака очертаниями предметов. Утро без разочарования, которого я ждал и опасалс…
«Вы очень много кладете… Не жалко, просто вкус меняется…» А когда мы собрались идти, говорит: «Я вас провожу до автобуса. У нас тут пошаливают. Сплошное хулиганье…» А Фрида ему говорит: «Ничего страш…
– Мне угодно сто граммов водки, пиво и два бутерброда.
Вера принесла брюки. Я оделся. Натянул ботинки, вытряхнув сосновые иглы. С отвращением закурил…
– Скажу как другу… У меня была идея – рвануть отсюдова, куда попало. Хоть в Южную Родезию. Лишь бы подальше от нашей деревни… Но как?! Граница на замке! С утра до ночи под охраной Карацупы… Моряком п…
Оглядываясь, ты видишь руины? Этого можно было ожидать. Кто живет в мире слов, тот не ладит с вещами.
– Теоретически, – говорю, – это возможно. Практически – нет…
В дальнейшем я не раз изумлялся этим мгновенным Галиным преображениям. Живое участие, радушие и простота сменялись крикливыми интонациями оскорбленного целомудрия. Нормальная речь – визгливым провинц…
– Девятнадцать бутылок «Розового крепкого». Пачка «Беломора». Два коробка спичек, – отчеканил Толик.
Собственно говоря, я даже не знаю, что такое любовь. Критерии отсутствуют полностью. Несчастная любовь – это я еще понимаю. А если все нормально? По-моему, это настораживает. Есть в ощущении нормы ка…
– Запомните фамилию – Сорокин. Михаил Иваныч… Пойдете через турбазу вдоль оврага. С горы уже деревню видно. Четвертый дом… А может, пятый. Да вы найдете. Там свалка рядом…
Я чувствовал себя абсолютно лишним. И даже обрадовался, когда незнакомая женщина поручила мне спуститься за чаем.
Водка у него была теплая. Закусили мы печеньем «Новость».
– Это не работа. Это халтура… А ведь я двадцать лет пишу рассказы, которые тебя совершенно не интересуют…
Америка была для меня фикцией. Чем-то вроде миража. Полузабытым кинофильмом с участием тигра Акбара и Чаплина…
– Все равно от капиталистов спасиба не дождутся, – заверял Михал Иваныч.
– А если на кир перевести? По рупь четыре?
– Не очень. Сейчас он работает корректором.
– И я хочу этим воспользоваться. Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам… Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, б…
– Вся моя жизнь – это борьба с цензурой, – говорил он, – любая цензура – издевательство над художником… Цензура вызывает у меня алкогольный протест!.. Давайте выпьем за отмену цензуры!
– А я, – говорю, – танкер Дербент. Девушка не обиделась.
– Тут все живет и дышит Пушкиным, – сказала Галя, – буквально каждая веточка, каждая травинка. Так и ждешь, что он выйдет сейчас из-за поворота… Цилиндр, крылатка, знакомый профиль…
Я шел и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда…
В Ленинграде к его сочинениям отнеслись прохладно. Стереотипы здесь были повыше. Полная бездарность не оплачивалась. Талант настораживал. Гениальность порождала ужас. Наиболее рентабельными казались …
– Твое вечное пьянство. Твое… даже не хочу говорить… Нельзя быть художником за счет другого человека… Это подло! Ты столько говоришь о благородстве! А сам – холодный, жестокий, изворотливый человек…
Я отозвался с неожиданным радушием. Еще один подонок застал меня врасплох. Вечно не успеваю сосредоточиться…
Две-три компании расположились в зале у стены. Там возбужденно жестикулировали, кашляли и смеялись. Это были рабочие турбазы, санитары психбольницы и конюхи леспромхоза.
Но где же любовь? Где ревность и бессонница? Где половодье чувств? Где неотправленные письма с расплывшимися чернилами? Где обморок при виде крошечной ступни? Где купидоны, амуры и прочие статисты эт…
– Только почему из сейфа? У меня есть свои…
Я стал изредка бывать у Тани. Неделю работал с утра до вечера. Потом навещал кого-то из друзей. Сидел в компании, беседовал о Набокове, о Джойсе, о хоккее, о черных терьерах…
Я достал папиросы, закурил. Безобразно дрожали руки. «Стакан бы не выронить…» А тут еще рядом уселись две интеллигентные старухи. Вроде бы из нашего автобуса.
Галина Александровна произнесла эту фразу внезапно и, я бы сказал – застенчиво.
– Ты действительно считаешь его хорошим писателем? Может быть, и Джек Лондон хороший писатель?
– Добрый, – соглашался Никитин, – жену чуть не зарезал. Все платья ейные спалил. Ребятишки в кедах бегают зимой… А так он добрый…
– Вас провожал Митрофанов. Чрезвычайно эрудированный пушкинист. Вы хорошо его знаете?
Полегче мне стало лишь у крыльца ресторана «Витязь». На фоне местных алкашей я выглядел педантом.
Дни мои проходили однообразно. Экскурсии заканчивались в два. Я обедал в «Лукоморье» и шел домой. Несколько раз Митрофанов с Потоцким звали выпить. Я отказывался. Это не стоило мне больших усилий. От…
– Пусть мое решение – авантюра, или даже безумие. Я больше не могу…
– Что вы который день болеете. Сказал: пускай, как выспится, зайдет.
– Антр ну! Между нами! Давно вынашиваю планы эмиграции. Имею ровно одну тридцать вторую часть еврейской крови. Мечу на должность советника президента. Храню утраченный секрет изготовления тульских пр…
– А Женя ему и говорит: «Митя, я не боюсь, потому что у тебя есть рога. И следовательно, ты – не хищник…» Их едва растащили.
Я кривовато улыбнулся в том смысле, что педагог из меня – плохой…
Отношения наши были построены четко. Миша брал для меня у тещи лук, сметану, грибы и картофель. Плату с негодованием отвергал. Зато я каждое утро давал ему рубль на вино. И удерживал от попыток застр…
Вокзал… Грязноватое желтое здание с колоннами, часы, обесцвеченные солнцем дрожащие неоновые буквы…
– Пальму можно рисовать с натуры. Держать ее на балконе.
– Кроме того, я познакомилась с известным диссидентом Гурьевым. Ты, наверное, слышал, его упоминали западные радиостанции. Фрида нас познакомила. Мы были у него в гостях на Пушкинской. Советовались н…
Утро. Молоко с голубоватой пенкой. Лай собак, позвякиванье ведер…
– Пушкин – наша гордость! – выговорила она. – Это не только великий поэт, но и великий гражданин…
Наконец я отважился приступить к работе. Мне досталась группа туристов из Прибалтики. Это были сдержанные, дисциплинированные люди. Удовлетворенно слушали, вопросов не задавали. Я старался говорить к…
– Какой же, – говорю, – без этого музей? Без нездорового-то интереса? Здоровый интерес бывает только к ветчине…
Выжженный солнцем пляж… Жесткая осока… Длинные трусы и следы резинок на икрах… Набившийся в сандалии песок…
– Так, – говорю, – всегда и получается. Сперва угробят человека, а потом начинают разыскивать его личные вещи. Так было с Достоевским, с Есениным… Так будет с Пастернаком. Опомнятся – начнут искать л…
– Зачем вы приехали? – спросила хранительница.
«…Я – писатель, бля, типа Чехова. Чехов был абсолютно прав. Рассказ можно написать о чем угодно. Сюжетов навалом. Возьмем любую профессию. Например, врач. Пожалуйста. Хирург, бля, делает операцию. И …
– Ничего, – сказала Вера, – мы привыкшие…
– Да нет. Он, понимаешь, заканчивал экскурсию в монастыре. И тут ему в рот залетела оса. Вовка, извиняюсь, харкнул, но она успела его долбануть. Теперь говорить не может – больно.
– Ты чересчур инфантилен, – сказал Гурьянов, – это может плохо кончиться…
Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа.
«Потоцкий, вы своим обликом нарушаете гармонию здешных мест…»
– Ты ужасно кричишь. Как бы Мишу не разбудить.
– В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.
Моя обязанность – доставить им эту радость, не слишком утомляя. Получив семь шестьдесят и трогательную запись в книге отзывов: «Мы увидели живого Пушкина, благодаря экскурсоводу такому-то и его скром…
– Все пьет? – интересовалась Надежда Федоровна, размешивая в лохани куриную еду.
– Зачем у меня шесть рублей с аванса вычли?! Зачем по билютню не дали отгулять?!..
– Сочувствую. Я бы свою на Камчатку отправил. Или на Луну заместо Терешковой…
Потом что-то щелкнуло, и все затихло. Теперь надо было уснуть в пустой и душной комнате…
Он решил стать беллетристом. Прочитал двенадцать современных книг. Убедился, что может писать не хуже. Приобрел коленкоровую тетрадь, авторучку и запасной стержень.
Так явно она похорошела без косметики. С этого все и началось. И продолжается десять лет. Без малого десять лет…
К тому же Марков ходил с фиолетовым абажуром на голове. А у меня был оторван левый рукав.
– Зарабатываю много… Выйду после запоя, и сразу – капусты навалом… Каждая фотка – рубль… За утро – три червонца… К вечеру – сотня… И никакого финансового контроля… Что остается делать?.. Пить… Возник…
– Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
Я шел по деревне, надеясь кого-то встретить. Некрашеные серые дома выглядели убого. Колья покосившихся изгородей были увенчаны глиняными сосудами. В накрытых полиэтиленом загонах суетились цыплята. Н…
Под окнами экскурсионного бюро сидели туристы. На скамейке, укрывшись газетой, лежал Митрофанов. Даже во сне было заметно, как он ленив…
– При чем тут Гете? – спросила Марианна. – И при чем тут Ренессанс?
Я шел через поле к турбазе. На мокрых от росы ботинках желтел песок. Из рощи тянуло прохладой и дымом.
– Давай слегка расслабимся. Тебе не вредно… если в меру…
– Это вы напрасно… У нас теперь вместо Бога – ленинский центральный комитет. Хотя наступит и для этих блядей своя кровавая ежовщина…
– Выпей, Тарасыч, – подвинул ему бутылку Марков, – выпей и не расстраивайся. Шесть рублей – не деньги…
И девушки бежали за пивом… Галя заперла дверь экскурсионного бюро. Мы направились через лес в сторону поселка.
– Мы, – говорю, – тут вроде затейников. Помогаем трудящимся культурно отдыхать.
Шофер поглядел в нашу сторону. Экскурсанты расселись.
– Зачем? Мне хочется послушать. Мне хочется видеть тебя на работе.
Обедал у друзей, расплачиваясь яркими пространными лекциями. Ему дарили поношенную одежду…
По отдельности выпивала местная интеллигенция – киномеханик, реставратор, затейник. Лицом к стене расположился незнакомый парень в зеленой бобочке и отечественных джинсах. Рыжеватые кудри его лежали …
Брата, как позднее выяснилось, звали Эдик Малинин. Работал Эдик тренером по самбо в обществе глухонемых.
– Кому?! Жену-то? Бабу, в смысле? Лизку, значит? – всполошился Михал Иваныч.
Рассказ был на удивление зауряден. Десятки и сотни его близнецов украшали молодежные журналы. К Потоцкому отнеслись снисходительно. Как провинциальный автор он, видимо, заслуживал скидки.
– Чего уставились, жлобы?! Хотите лицезреть, как умирает гвардии рядовой Майкопского артиллерийского полка – виконт де Бражелон?! Извольте, я предоставлю вам этот шанс… Товарищ Раппопорт, введите аре…
Перешли в кабинет. Демонстрирую портрет Байрона, трость, этажерку… Перехожу к творчеству… "Интенсивный период… Статьи… Проект журнала, «Годунов», «Цыганы», .. Библиотека… «Я скоро весь умру, но тень …
– Вполне. У них громадный «Люкс-Икарус». Всегда найдется свободное место.
– Любить публично – скотство! – заорал я. – Есть особый термин в сексопатологии…
– Хейфец даже не опубликовал свою работу, а его взяли и посадили.
– Как там ваши папа с мамой? Волнуются, наверное?
Иногда мы подолгу жили на одну лишь Танину зарплату.
И все-таки, с дружбой было покончено. Нельзя говорить: «Привет, моя дорогая!» женщине, которой шептал Бог знает что. Не звучит…
– Женихи бывают стационарные и амбулаторные. Я, например, – амбулаторный…
Университетская профессура была озадачена. Митрофанов знал абсолютновсе и требовал новых познаний. Крупные ученые сутками просиживали в библиотеках, штудируя для Митрофанова забытые теории и разделы …
– Я знал, что ты приедешь, – не унимался Гурьянов…
– Я это сразу почувствовала. Вы жутко опасный человек.
– Как говорили мои предки-шляхтичи – до видзення!
– Я вас понимаю, – сказала Татьяна, – у меня дядя – хронический алкоголик…
– Ты, я знаю, в Ленинград собрался. Мой тебе совет – не возникай. Культурно выражаясь – не чирикай. Органы воспитывают, воспитывают, но могут и покарать. А досье у тебя посильнее, чем «Фауст» Гете. М…
Вдруг я заметил, что Таня беседует с Марианной Петровной. Я почему-то всегда беспокоюсь, если две женщины остаются наедине. Тем более что одна из них – моя жена.
– Потрясающая рыба! Я хотел бы иметь от нее троих детей…
Что он за личность, я так и не понял. С виду – нелепый, добрый, бестолковый. Однажды повесил двух кошек на рябине. Петли смастерил из рыболовной лески.
– Надо же русскому диссиденту опохмелиться, как по-твоему?!.. Академик Сахаров тебя за это не похвалит…
– Угоришь с вина… Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..
– Филокартист. Собираю открытки… Филос – любовь, картос…
И все-таки десять лет мы женаты. Без малого десять лет…
– Тут нечего объяснять… Мой язык, мой народ, моя безумная страна… Представь себе, я люблю даже милиционеров.
«Где ты, Русь?! Куда девалась?! Кто тебя обезобразил?!»
– Поэт то и дело обращался к няне в стихах. Всем известны такие, например, задушевные строки…
Я высыпал ему оставшуюся мелочь, накормил собак.
Что мне оставалось делать? Лечь в постель, укрыться с головой и ждать. Рано или поздно все это должно было кончиться. Сердце у меня здоровое. Ведь протащило же оно меня через сотню запоев.
На подготовку экскурсии ушло три дня. Галина представила меня двум лучшим с ее точки зрения экскурсоводам. Я обошел с ними заповедник, прислушиваясь и кое-что записывая.
Я взял бутылку портвейна и две шоколадные конфеты. Все это можно было повторить трижды. Еще и на сигареты оставалось копеек двадцать.
Затем из-под меня вылетела дюралевая табуретка. Падая, я оборвал тяжелую, коричневого цвета штору.
Над утесами плеч возвышалось бурое кирпичное лицо. Купол его был увенчан жесткой и запыленной грядкой прошлогодней травы. Лепные своды ушей терялись в полумраке, форпосту широкого прочного лба не хва…
Через минуту вы уже снова горожанин. И только песок в сандалиях напоминает о деревенском лете…
– Дайте разъяснения по нижеперечисленным статьям Уголовного кодекса. Притонодержательство, тунеядство, неповиновение властям…
– Это слова. Бесконечные красивые слова… Надоело… У меня есть ребенок, за которого я отвечаю…
– Таня, – говорю, – я человек легкомысленный. Любая авантюра меня устраивает. Если бы там (я отогнул занавеску) стояла «Каравелла» или «Боинг»… Сел бы и поехал. Чтобы только взглянуть на этот самый Б…
– Догадываешься, зачем я тебя пригласил? Не догадываешься? Отлично. Задавай вопросы. Четко, по-военному. Зачем ты, Беляев, меня пригласил? И я тебе отвечу. Так же четко, по-военному: не знаю. Понятия…
Я молчал, как будто придавленный тяжелой ношей. Затем ощутил на себе взгляд, холодный и твердый, как дуло.
В тот день мы обошли четыре шалмана. Возвратили с извинениями коричневую штору. Пили на лодочной станции, в будке киномеханика и за оградой монастыря.
Логинов смущенно перекрестился и быстро ушел.
– Ну и что? В духовном отношении такая неудавшаяся попытка равна самой великой книге. Если хочешь, нравственно она даже выше. Поскольку исключает вознаграждение…
«На турбазе опись гаешная бозна халабудит…» В смысле – молодежь, несовершеннолетняя шпана озорничает и творит Бог знает что…
Автобус тронулся, быстро свернул за угол. Через минуту алый борт его промелькнул среди деревьев возле Лутовки.
– Она была куртизанкой, – сурово уточнил Потоцкий.
Официант принес графинчик, бутылку и две конфеты.
– Кроме того, у меня довольно большие глаза…
Собутыльник мой был не пьянее, чем раньше. А безумия в нем даже поубавилось.
– Все напомним. Напомним семнадцатый год! Мы тебя это… Мы тебя, холеру, раскулачим! Всех партейных раскулачим! В чека тебя отправим, как этого… Как батьку Махно… Там живо…
– Белов? – переспросила Таня. – Из «Нового мира»?
Короче, жизнь несколько стабилизировалась. Я старался меньше размышлять на отвлеченные темы. Мои несчастья были вне поля зрения. Где-то за спиной. Пока не оглянешься – спокоен. Можно не оглядываться…
– К тридцати годам у художника должны быть решены все проблемы. За исключением одной – как писать?
– Вам, – говорит, – телеграмма. И еще вас разыскивает майор Беляев.
(Лучший способ побороть врожденную неуверенность – это держаться как можно увереннее).
– А… Конем их!.. Все же дай пятерочку. Из принципа дай, бляха-муха! Покажи наш советский характер!
Жене и дочке я не писал. Это не имело смысла. Думал, подожду, там видно будет…
К счастью, мой резкий тон остался незамеченным. Как я позднее убедился, элементарная грубость здесь сходила легче, чем воображаемый апломб…
Я разыскал хранительницу музея и представился ей. Виктории Альбертовне можно было дать лет сорок. Длинная юбка с воланами, обесцвеченные локоны, интальо, зонтик – претенциозная картинка Бенуа. Этот с…
– Как за что?! Во дает! Цыган и есть цыган…
– Значит, ты наполовину гений, – соглашалась моя жена, – ибо пороков у тебя достаточно…
– А чего ее любить? Хвать за это дело и поехал…
– Стимул отсутствует, – говорила Таня, – хорошего человека любить неинтересно…
– Личные вещи Пушкина?.. Музей создавался через десятки лет после его гибели…
Когда милиция удалялась, я выглядывал из-за портьеры. В далеком окне напротив маячил Смирнов. Он салютовал мне бутылкой…
Рассказывать Митрофанов умел. Его экскурсии были насыщены внезапными параллелями, ослепительными гипотезами, редкими архивными справками и цитатами на шести языках.
Один из них – Володя Митрофанов. Он-то меня и сагитировал. И сам приехал вслед. Хотелось бы рассказать подробнее об этом человеке.
А сам беззвучно проклинаю испорченную молнию на джемпере…
Ленинград начинается постепенно, с обесцвеченной зелени, гулких трамваев, мрачноватых кирпичных домов. В утреннем свете едва различимы дрожащие неоновые буквы. Безликая толпа радует вас своим невнима…
– Пребывал в местах не столь отдаленных. Диагноз – хронический алкоголизм!..
Экскурсия в Михайловском состояла из нескольких разделов. История усадьбы. Вторая ссылка поэта. Арина Родионовна. Семейство Пушкиных. Друзья, навестившие поэта в изгнании. Декабрьское выступление. И …
– Вы лишили меня последней надежды, – сказал я уходя.
Года через три мы обменяли все это на приличную двухкомнатную квартиру.
«…Здравствуй, папа крестный!… Ну, здравствуй, здравствуй, выблядок овечий!.. Желаю тебе успехов в работе… Успехов желает, едри твою мать… Остаюсь вечно твой Радик… Вечно твой, вечно твой… Да на хрен …
После этого надо уходить. Топтаться в подъезде – неприлично. Спрашивать – «Не угостите ли чашечкой кофе?» – позор!..
Митрофанова интересовало все; биология, география, теория поля, чревовещание, филателия, супрематизм, основы дрессировки… Он прочитывал три серьезных книги в день… Триумфально кончил школу, легко пос…
– История культуры не знает события, равного по трагизму… Самодержавие рукой великосветского шкоды…
– Язык. На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.
У тебя есть к этому способности – могло и не быть. Пиши, создай шедевр. Вызови душевное потрясение у читателя. У одного-единственного живого человека… Задача на всю жизнь.
– Какой-то деятель утверждает, что это не Ганнибал. Ордена, видите ли, не соответствуют. Якобы это генерал Захомельский.
Отключить телефон не хватало решимости. Вечно я чего-то жду…
Я сел у двери. Через минуту появился официант с громадными войлочными бакенбардами.
– В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не предвидится.
– В следующий раз приедешь ты. Все-таки это довольно утомительно.
– С каждым летом наплыв туристов увеличивается, – пояснила Галина.
Я обошел парк. Затем спустился к реке. В ней зеленели опрокинутые деревья. Проплывали легкие облака.
Прощаясь, Таня сказала: «И я…» Остальное заглушил шум мотора…
Не то чтобы меня выбросили из ресторана. Я выполз сам, окутанный драпировочной тканью. Затем ударился лбом о косяк, и все померкло…
Мы шли деревенской улицей, и все приветливо здоровались с нами. Я давно заметил, что вместе мы симпатичны окружающим. Когда я один, все совсем по-другому.
– Значит, корабль тонет? И это мы слышим от члена партии?!
Я вообще не любил говорить о своих литературных делах. В этом смысле я, что называется, хранил целомудрие. Чуть принижая свою работу, я достигал обратной цели. Так мне казалось…
– «Витязь» до одиннадцати, – сказал Михал Иваныч, – успею. А то кобылу у Лехи возьму… Эх, где же вы раньше-то были? В микрорайоне «Яблочное» по рупь четырнадцать … Ну, я пошел. Сало там берите, лук, …
– Фотограф. Законченный пропойца. Я вас познакомлю. Он научил меня пить «Агдам». Это нечто фантастическое! Он и вас научит…
Жить невозможно. Надо либо жить, либо писать. Либо слово, либо дело. Но твое дело – слово. А всякое Дело с заглавной буквы тебе ненавистно. Вокруг него – зона мертвого пространства. Там гибнет все, ч…
– А ты – дерьмо, Гурьяныч! Дерьмо, невежда и подлец! И вечно будешь подлецом, даже если тебя назначат старшим лейтенантом… Знаешь, почему ты стучишь? Потому что тебя не любят женщины…
Его экскурсии продолжались вдвое дольше обычных. Иногда туристы падали в обморок от напряжения.
Дорогу пересекали сосновые корни. Велосипед, подпрыгивая, звякал. Маленькое жесткое седло травмировало зад. Колеса тонули в сыроватом песке. Измученные внутренности спазмами реагировали на каждый тол…
– К сожалению, нет, – говорю, – у меня телетайп…
– Дурацкие затеи товарища Гейченко. Хочет создать грандиозный парк культуры и отдыха. Цепь на дерево повесил из соображений колорита. Говорят, ее украли тартуские студенты. И утопили в озере. Молодцы…
Я колебался – добавлять или не добавлять? Добавишь – завтра будет совсем плохо. Есть не хотелось… Я вышел на бульвар. Тяжело и низко шумели липы. Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспомина…
– Ужасно глупый разговор, – сказала Таня.
– Глотать не больно, – объяснил Потоцкий.
– Нельзя ли договориться более конкретно? Скажем, двадцать рублей вас устраивает?
Уехать я мог не раньше вечера – автобусом. В Ленинград попасть – часам к шести…
«Великий был человек, а пропал, как заяц…»
«Личная трагедия Пушкина и сейчас отзывается в нас мучительной душевной болью…»
Позади шла моя жена, далекая, решительная и храбрая. И не такая уж глупая, как выяснилось…
– Евреев уважаю. Я за еврея дюжину хохлов отдам. А цыган своими руками передушил бы.
– Спала аккуратно, – выговорил он, – тихо, как гусеница…
Какие-то захламленные мастерские, вульгарно одетые барышни… Гитара, водка, жалкое фрондерство… И вдруг – о, Господи! – любовь…
Как ни странно, я ощущал что-то вроде любви.
Я зашел на турбазу, прислонив велосипед к стене.
«Да будет ему земля прахом! – кончил свою речь Одинцов…» (Рассказ «Дым поднимается к небу».)
Несколько месяцев бездельничал. Прочитал еще триста книг. Выучил два языка – румынский и хинди.
– Люда, – спрашиваю, – у вас есть деньги?
– Действительно, рановато, рановато, – пробормотал ты.
– Вообще-то, да… Пожалуй, так оно и есть…
Я и не знал, что у моей жены есть какие-то драгоценности., .
У нас возникала терминологическая путаница.
– Как и много лет назад, этот большой зеленый холм возвышается над Соротью. Удивительная симметричность его формы говорит об искусственном происхождении. Что же касается этимологии названия – «Сороть…
Что они могли сделать? Взломать старинную петербургскую дверь? На шум сбежалась бы вся улица Рубинштейна…
– Это мы еще посмотрим, – истерически расхохоталась Натэлла.
– Вы любите Пушкина? – неожиданно спросила она,
– Раньше я думал в Турцию на байдарке податься. Даже атлас купил. Но ведь потопят, гады… Так что это – в прошлом. Как говорится, былое и думы… Теперь я больше на евреев рассчитываю… Как-то выпили мы …
Затем я, пошатываясь, брел к ее дому. Он заметно выступал из ряда, словно делая шаг мне навстречу.
– Не думаю… Как вы сюда попали? Ну, в эту компанию?
– Пойми, через десять лет я буду старухой.
Виктория Альбертовна едва не лишилась чувств.
– Миша, пора тебе завязывать хотя бы на время.
На четвертый день пришла милиция. Утром в дверь постучали, хотя звонок работал. К счастью, была наброшена цепочка. В дверном проеме блеснул лакированный козырек. Раздалось уверенное, нетерпеливое пок…
– Я – беспартийный, – реагировал скандалист, – мне обидно, что выпускают только евреев!
Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие…
Возвращаться не хотелось. Тем более что, судя по окрепшим голосам, вечеринка приближалась к драке. Помедлив, я шагнул на громыхающую кровлю. Таня последовала за мной.
Мне это не удавалось. Мои долги легко перешли ту черту, за которой начинается равнодушие. Литературные чиновники давно уже занесли меня в какой-то гнусный список. Полностью реализоваться в семейных о…
В первый же день его лишила невинности коридорная гостиницы «Сокол». Ему повезло. Она была старая и чуткая. Угостила юниора вином «Алабашлы». Шептала ему, заплаканному, пьяному, влюбленному;
– Ладно, – говорю, – попробую… Что ж, слушайте. Пушкин – наш запоздалый Ренессанс. Как для Веймара – Гете. Они приняли на себя то, что Запад усвоил в XV-XVII веках. Пушкин нашел выражение социальных …
– Берите мой велосипед, а я дойду пешком. Оставьте его у кого-нибудь в поселке…
Я хотел сказать: «Так где вы были раньше?» – но передумал. Они-то были на месте. А вот где был я?..
– Прощай, Гурьян, неси свой тяжкий крест…
Потом все изменилось. Лес расступился, окружил меня и принял в свои душные недра. Я стал на время частью мировой гармонии. Горечь рябины казалась неотделимой от влажного запаха травы. Листья над голо…
Мне все заранее известно. Каждый прожитый день – ступенька в будущее. И все ступеньки одинаковые. Серые, вытоптанные и крутые… Я хочу прожить еще одну жизнь, мечтаю о какой-то неожиданности. Пусть эт…
– Это мое дело. У нас свои расчеты… Ладно, я пошел за молоком.
– Какой апломб! Какое самомнение!.. При довольно гнусной внешности. Петухи и гуси тоже важничают, но этот… Боже, как похож на Изаксона!..
– Один повесился недавно. Его звали – Рыба. Прозвище такое… Так он взял и повесился.
«Друзья мои! Здесь, я вижу, тесновато. Пройдемте в следующий зал!..»
Что требуется от экскурсовода? Яркий впечатляющий рассказ. И больше ничего.
На кухне в ряд стояли чемоданы. Это были одинаковые новые чемоданы с металлическими замками. Они вызывали у меня чувство безнадежности… На кровати валялась гитара…
– Меня ждут, – сказал Гурьянов, как будто я его удерживал,
Митрофанов не умывался, не брился, не посещал ленинских субботников. Не возвращал долгов и не зашнуровывал ботинок. Надевать кепку он ленился. Он просто клал ее на голову.
Мы подошли к барьеру, за которым сидела женщина-администратор. Галя меня представила. Женщина протянула увесистый ключ с номером 231.
Затем на меня пролился дождь из червячков. На животе образовались розовые пятна. Кожа на ладонях стала шелушиться.
Болтливых женщин он называл таратайками. Плохих хозяек – росомахами. Неверных жен – шаландами. Пиво и водку – балдой, отравой и керосином. Молодое поколение – описью…
И сразу же ушел. А я вернулся к моим бутылкам. В любой из них таились чудеса…
Таня ходила по инстанциям, оформляла документы. Жаловалась мне на бюрократов и взяточников.
– Нельзя ли, – говорю, – чуть повежливее? В порядке исключения. Ко мне жена приехала.
– Аврора, – сказала она, протягивая липкую руку.
– Зато я приручил собак… Таня коснулась рукой одеяла.
Марков запихивал деньги обратно в пакет. Две-три бумажки упали на пол. Нагнуться он поленился. Своим аристократизмом паренек напоминал Михал Иваныча.
Теперь мы говорили, перебивая друг друга. Я рассказывал о своих несчастьях. Как это ни позорно, рассуждал о литературе.
Железная рука опустилась на мое плечо. Пиджачок мой сразу же стал тесен.
Марков закурил, ломая спички. Я начал пьянеть. «Агдам» бродил по моим кровеносным сосудам. Крики сливались в мерный нарастающий гул.
Вечно я слушаю излияния каких-то монстров. Значит, есть во мне что-то, располагающее к безумию…
– Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить… читать.
Первая же его курсовая работа осталась незавершенной. Более того, он написал лишь первую фразу. Вернее – начало первой фразы. А именно: «Как нам известно…» На этом гениально задуманная работа была пр…
Она удалилась, гордо кивнув администратору. Я поднялся на второй этаж и отпер дверь. Кровать была аккуратно застелена. Репродуктор издавал прерывистые звуки. На перекладине распахнутого стенного шкаф…
Мир изменился к лучшему не сразу. Поначалу меня тревожили комары. Какая-то липкая дрянь заползала в штанину. Да и трава казалась сыроватой.
– Я тебе устрою веселую жизнь! Ты у меня…
Митрофанов и Потоцкий, к счастью, уехали на экскурсию в Болдино…
Бывало, что я напивался и тогда звонил ей.
Старухи вздрогнули и пересели. Я услышал невнятные критические междометия.
Прошло двадцать минут. Что-то заставило меня посмотреть в окно. Через двор шагал наряд милиции. По-моему, их было человек десять.
Я присоединился к группе, направлявшейся в Тригорское.
– Я тебя бесплатно отправлю. В десять уезжает трехдневка «Северная Пальмира».
Между тем из-за поворота вышел Леня Гурьянов, бывший университетский стукач.
– По-моему, вы готовы. Зачем откладывать?
– О чем мы говорим?! Все уже решено. В четверг я подаю документы.
«Кто из присутствующих уже бывал в заповеднике?» Как правило, таковых не оказывалось. Значит, я могу нарушить программу без риска…
Подошел инструктор физкультуры Серега Ефимов.
– Мало вам природы? Мало вам того, что он бродил по этим склонам? Купался в этой реке. Любовался этой дивной панорамой…
– Зачем? – сардонически усмехался Потоцкий. – Вас интересует – зачем? Товарищи, гражданина интересует – зачем?
– Пушкин волочился за женщинами… Достоевский предавался азартным играм… Есенин кутил и дрался в ресторанах… Пороки были свойственны гениальным людям в такой же мере, как и добродетели…
Я пересек вестибюль с газетным киоском и массивными цементными урнами. Интуитивно выявил буфет.
– Вы не знакомы? – спросила Аврора. Я подошел ближе.
Мы подъехали к Таниному дому. Кирпичный фасад его на метр выдавался из общей шеренги. Четыре широких викторианских окна были соединены перилами.
Человек двадцать лет пишет рассказы. Убежден, что с некоторыми основаниями взялся за перо. Люди, которым он доверяет, готовы это засвидетельствовать.
Тут Галина назвала мою фамилию. Прибыли туристы из Липецка.
Время остановилось. Эти несколько секунд я ощутил как черту между прошлым и будущим.
Я думал, что в этих занятиях растворятся мои невзгоды. Так уже бывало раньше, в пору литературного становления. Вроде бы, это называется – сублимация. Когда пытаешься возложить на литературу ответств…
Митрофанов не смог заполнить анкету. Даже те ее разделы, где было сказано: «Нужное подчеркнуть». Ему было лень…
– Ты знаешь, для чего евреям шишки обрезают? Чтобы калган работал лучше…
– Господи, о чем я спрашиваю? О чем мы вообще говорим?!
– Вот и хорошо. Коллеги у тебя приличные?
– Да какая разница – Ганнибал, Закомельский… Туристы желают видеть Ганнибала. Они за это деньги платят. На фига им Закомельский?! Вот наш директор и повесил Ганнибала… Точнее, Закомельского под видом…
Затем появилась некрасивая женщина лет тридцати – методист. Звали ее Марианна Петровна. У Марианны было запущенное лицо без дефектов и неуловимо плохая фигура.
– Здесь все подлинное. Река, холмы, деревья – сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…
Учись зарабатывать их, не лицемеря. Иди работать грузчиком, пиши ночами. Мандельштам говорил, люди сохранят все, что им нужно. Вот и пиши…
Я затормозил и прислушался. Мысленно достал авторучку…
Тане я звонил дважды. Оба раза возникало чувство неловкости. Ощущалось, что ее жизнь протекает в новом для меня ритме. Я чувствовал себя глуповато, как болельщик, выскочивший на футбольное поле.
– Внимание! Говорит радиоузел пушкиногорской туристской базы. Объявляем порядок дня на сегодня…
– Давай все обсудим. Давай поговорим спокойно.
Я знал, что такие повестки недействительны. Меня научил этому Игорь Ефимов. И я кинул повестку в мусорный бак…
Я хотел поцеловать Галину, но сдержался. Реакция могла быть неожиданной.
– А вот так. Неси шесть бутылок отравы, и площадь за тобой.
Настроение заметно улучшилось. Холодный душ подействовал как резкий окрик.
Кроме того, я отправил несколько долговых писем. Мол, работаю, скоро верну, извините…
В ответ – ни звука. Бродят куры. Золотистые связки лука над крыльцом…
– Нет ключа, – сказал Михал Иваныч, – потерян. Да ты не уходи, мы сбегаем.
– Не в жизни Пушкина, – раздраженно сказала блондинка, – а в экспозиции музея. Например, сняли портрет Ганнибала.
– Его можно судить за одно лишь выражение лица…
– Хорошо мужикам. Чем страшнее, тем у него жена красивше.
Все кредиторы реагировали благородно: не спеши, деньги есть, заработаешь – отдашь…
– Как вам нравится заповедник? – спросил Потоцкий.
– Нет, я помню, что из социалистического лагеря… Короче, Митя бесится. Злющий стал, вроде тебя. Крейна хотел избить…
Короткая дорога вела через лес. Из-за деревьев тянуло сыростью и прохладой. Нас обгоняли бесчисленные велосипедисты. Тропинка была пересечена корнями сосен. Резко звякали обода.
– Ход отдельный, – согласился Михал Иваныч, – только заколоченный.
– Вера, – крикнул Марков, – дай опохмелиться! Я же знаю – у тебя есть. Так зачем это хождение по мукам? Дай сразу! Минуя промежуточную эпоху развитого социализма…
– Баба моя. В смысле – жена. На турбазе сестрой-хозяйкой работает. Мы с ей разошедши.
– Свободы желаю! Желаю абстракционизма с додекакофонией!.. Вот я тебе скажу…
На следующий день Митрофанов исчез. Он ленился записывать.
«Господи! Господи! За что мне такое наказание?!» И сам же думаю: «Как за что? Да за все. За всю твою грязную, ленивую, беспечную жизнь…»
– Мне кажется – да. Ведь музей – не театр.
Десять лет мы женаты, а я все еще умираю от страха. Боюсь, что Таня вырвет руку и скажет: «Этого еще не хватало!..»
– Году в семидесятом, – ответил я. В допущенной мною инверсии звучала неуверенность
Таня без колебаний согласилась. И не как заговорщица. Скорее, как примерное дитя. Юная барышня, которая охотно слушается взрослых.
– Могла приехать с кем-нибудь из экскурсоводов, бесплатно.
– Спасибо, – говорю, – простите, что был невоздержан.
Зачем, думаю, я лгу? Сказать бы честно: «А пес его знает!»… Не такая уж великая радость – появление на свет Бенкендорфа.
Беляев говорил еще минут пятнадцать. В глазах его, клянусь, блестели слезы…
– А, – говорю, – тогда понятно… Кулунда все меняет…
Это было единственное слово, которое я выговорил за полчаса.
– Я бы даже выпила немного, – сказала Таня…
– И это – слова. Все уже решено. Поедем с нами. Ты проживешь еще одну жизнь…
Одновременно я как будто невзначай шагнул через порог.
– Помнишь, как я нес тебя из гостей? Нес, нес и уронил… Когда-то все было хорошо. И будет хорошо.
После чего я лишний раз осматривал засовы и уходил на кухню. Подальше от входных дверей.
Я чувствовал себя неловко еще и потому, что занял хозяйскую кровать. К тому же отсутствовали брюки. А куртка была на месте…
– Я ведь заехала проститься. Если ты не согласен, мы уезжаем одни. Это решено.
Поразительная у нее способность – выводить меня из равновесия. Но ссориться было глупо. Ссорятся люди от полноты жизни…
Отношения с Михал Иванычем были просты и рациональны. Первое время он часто заходил ко мне. Вытаскивал из карманов бутылки. Я махал руками. Он пил из горлышка, что-то многословно бормоча. Я не без тр…
– А здесь кому они нужны? Официантке из «Лукоморья», которая даже меню не читает?
Митрофанов вырос фантастическим лентяем, если можно назвать лентяем человека, прочитавшего десять тысяч книг.
Все это напоминало испорченный громкоговоритель. Молодец высказывался резко, отрывисто, с болезненным пафосом и каким-то драматическим напором…
Кто, кто… Известно, кто… И нечего тут голову ломать…
В деревне Михал Иваныча не любили, завидовали ему. Мол, и я бы запил! Ух, как запил бы, люди добрые! Уж как я запил бы, в гробину мать!.. Так ведь хозяйство… А ему что… Хозяйства у Михал Иваныча не б…
– Премного благодарен, – сказал он. – Надеюсь, все это куплено ценой моральной деградации?
Я даже не спросил – где мы встретимся? Это не имело значения. Может быть, в раю. Потому что рай – это и есть место встречи. И больше ничего. Камера общего типа, где можно встретить близкого человека…
Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе… Впрочем, я не литературовед…
– Да, – сдержался Бялый, – я вам настоятельно рекомендую прочесть эту книгу…
Кто-то попросил закурить. Дима Баранов сказал: «Ты чего?»
– Ну, погоди, сосед! – возмущается Михал Иваныч, – погоди!.. Дождешься! Ох, дождешься! Вспомнишь этот разговор!..
– Татуся, слышишь?! Ехать не советую… Погода на четыре с минусом… А главное, тут абсолютно нету мужиков… Але! Ты слышишь?! Многие девушки уезжают, так и не отдохнув…
Выпивка кончилась. Деньги кончились. Передвигаться и действовать не было сил.
– Да и неудобно, – говорит Татьяна, – Сима в отпуске. Рощин в Израиль собирается. Ты знаешь, Рощин оказался Штакельбергом. И зовут его теперь не Дима, а Мордхе. Честное слово…
Я зашел в экскурсионное бюро. Галину осаждали туристы. Она махнула рукой, чтобы я подождал.
Официант, пресыщенный разнообразием жизни, молчал.
– В том, что Миша Хейфец интересует западную общественность?
Так между нами установилось частичное диссидентское взаимопонимание.
– Вера, дай одеколону! Дай хотя бы одеколону со знаком качества…
– К тридцати годам необходимо разрешить все проблемы за исключением творческих.
Я увидел сейф, изображение Дзержинского, коричневые портьеры. Такие же, как в ресторане. Настолько, что меня слегка затошнило.
У буфетной стойки толпилось человек восемь. На прилавок беззвучно опускались мятые рубли. Мелочь звонко падала в блюдечко с отбитым краем.
Это было типично деревенское жилье. На стенах пестрели репродукции из «Огонька». В углу притаился телевизор с мутной линзой. Стол был накрыт выцветшей голубоватой клеенкой. Над моим изголовьем висел …
Фигура россиянина напоминала одновременно Мефистофеля и Бабу Ягу. Деревянный шлем был выкрашен серебристой гуашью.
На столе я увидел Танины шпильки. Две чашки из-под молока, остатки хлеба и яичную скорлупу. Ощущался едва уловимый запах гари и косметики.
Тебя не публикуют, не издают. Не принимают в свою компанию. В свою бандитскую шайку. Но разве об этом ты мечтал, бормоча первые строчки?
Очнулся я в незнакомом помещении. Было уже светло. Тикали ходики с подвязанным вместо гири зубилом.
Я заглянул в бюро. Моя группа из Киева прибывала в двенадцать. Пришлось вернуться домой.
Стук мячей, аромат нагретой зелени, геометрия велосипедов – памятные черты этого безрадостного июня…
– Говорит Москва! Говорит Москва! Вы слушаете «Пионерскую зорьку»… У микрофона – волосатый человек Евстихеев… Его слова звучат достойной отповедью ястребам из Пентагона…
Мы подошли к ограде. Далеко под нами шумел вечерний город. Улица сверху казалась безликой. Ее чуть оживляли наполненные светом трамваи.
– Будешь злым, – говорю. Шофер просигналил дважды.
Вентиляторы гоняли по залу клубы табачного дыма. В пьяных голосах тонули звуки автомата «Меломан». Леспромхозовские деятели разожгли костер на фаянсовом блюде. Под столами бродили собаки…
То и дело он запивал, бросая работу. «Бомбил» по гривеннику на крыльце шалмана. Собирал пустые бутылки в кустах. Спал на треснувшей могильной плите Алексея Николаевича Вульфа.
– Любовь – это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов… А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба…
Впереди у меня – развод, долги, литературный крах… Но есть вот эти загадочные цыгане с хлебом… Две темнолицые старухи возле поликлиники… Сыроватый остывающий денек… Вино, свободная минута, родина…
Мотор хороший. Жаль, что нету тормозов. Останавливаюсь я только в кювете…
– Знакомьтесь, – говорю, – присаживайтесь.
Стоит пожить неделю без водки, и дурман рассеивается. Жизнь обретает сравнительно четкие контуры. Даже неприятности кажутся законным явлением.
Я улегся поверх одеяла, раскрыл серый томик Виктора Лихоносова. Решил наконец выяснить, что это за деревенская проза? Обзавестись своего рода путеводителем…
Короче, не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…
Девица стыдливо отвернулась. Затем вытащила из лифчика голубоватый клочок бумаги, сложенный до размеров почтовой марки.
– Беседа состоялась на высоком идейно-политическом уровне.
Гена Смирнов был опустившимся журналистом. Он жил напротив моего дома. Целыми днями пил у окна шартрез. И с любопытством поглядывал на улицу.
– Нас встретили. Тут много знакомых. Все тебе кланяются…
Таня почти оправдывалась. Ей было неловко за свое пренебрежение. За это поспешное: «Не обязательно…»
Я нажал симпатичную розовую кнопку. Мне отворила постная, неопределенного возраста, дама. Беззвучно пропустила меня в следующую комнату.
Я приступил к делу. В положительном смысле отметил – руки не трясутся. Уже хорошо…
Наклеил марку, запечатал, опустил… В шесть мы подъехали к зданию туристской базы. До этого были холмы, река, просторный горизонт с неровной кромкой леса. В общем, русский пейзаж без излишеств. Те обы…