Все цитаты из книги «Королева Марго»
– О-о! А мне вот кажется, что эта женщина была игрушкой и забавой для короля Наваррского, – сказала баронесса.
– Подкрепления идут, – сказал адмирал. – У вас есть свежие новости? – спросил Беарнец. – Да, сын мой, в частности о Ла Моле; вчера он был в Орлеане, а завтра или послезавтра будет в Париже.
– Верно, – ответил Коконнас, – но выиграл честно, я в этом уверен.
– Бей скорее! Бей! – кричал король. – Вон его солдаты остановились, да эти отчаянные трусы – пустяк для храбрецов!
И Коконнас опять улегся в постель. А Ла Моль полетел к покоям королевы. В уже знакомом нам коридоре он встретил герцога Алансонского.
– Я верю кое-чему, еще более очевидному, сударыня, – ответил Коконнас, – ваши прекрасные глаза не заплаканы.
В этой тележке, о которой мы упомянули и которая двигалась по улицам, лежали на скупо постланной соломе два молодых человека с обнаженными головами, одетые в черное, прижавшись один к другому. Коконн…
При звуке его голоса из-за полога раздался хриплый крик, похожий скорее на рычанье льва, чем на голос человека, полог стремительно распахнулся, и показался мужчина в кольчуге и шлеме, покрывавшем гол…
Тут же обе принцессы решили покинуть кавалькаду, благо для этого им представился удобный случай: как раз в это время процессия повернула, минуя дорожку с широкой живой изгородью по обе стороны; дорож…
– Ас какой целью они были у вас? Рене, казалось, на мгновение заколебался.
– Я предпочитаю любовным делам хорошие удары шпагой. Я готов был поклясться, а теперь бьюсь об заклад...
– Ах, гадина! – взревел Коконнас, и, набросившись на раненого, три раза вонзил ему в грудь шпагу по рукоятку.
Генрих в это время разговаривал с Маргаритой и герцогиней Неверской, делая вид, что не слышит Карла.
– Постойте, постойте! – сказала Маргарита. – Мне кажется, к этой нитке что-то прикреплено.
– Приблизительно между девятью и десятью.
Маргарита посмотрела на него так странно, что возбудила бы подозрения в человеке не такого тонкого ума, как Генрих Наваррский.
– Они меня убьют своей ненавистью и своими заговорами.
– Вы совершенно верно закончили мою мысль.
– Значит, я могу на вас рассчитывать? – спросил Ла Моль.
– Тише! Ни слова! – сказала Маргарита и огляделась вокруг, соображая, куда бы спрятать раненого.
– Черт побери! А ведь и верно! Я все забываю, что у нас есть должность и что мы имели честь превратиться из дворян в лакеев.
Карл поднял портьеру и очутился лицом к лицу с Екатериной.
– Пустяки, сударь. Мне понадобилась ваша комната, чтобы принять одного человека.
– Бедный юноша!.. Не смейся, Анриетта, – в эту минуту он все еще между жизнью и смертью.
– Как хорошо вам было бы в беарнских горах, ваше величество! – заметил он.
– Ваше величество, – заговорил он, – вы хорошо сделали, что послали за мной, я и сам собирался идти к вам просить вас о правосудии.
В самом деле, борьба становилась интересной: обе птицы приближались одна к другой или, вернее, сокол приближался к цапле.
Генрих проводил или, вернее сказать, выпроводил молодого человека в переднюю как раз тогда, когда его изумление начинало уступать место ярости.
Ла Моль подумал, что вчера он мог ошибиться и принять правую сторону за левую, поэтому он подошел к двери и постучал, собираясь заявить то же, что и у первой двери. Но сколько он ни стучал, на сей ра…
Таким образом, все гугеноты, за исключением нескольких угрюмых и недоверчивых личностей, совершенно успокоились: смерть королевы Наваррской объяснили воспалением легких, и просторные залы Лувра запол…
– Отрекись, сынок! Не оставляй нас одинокими! кричал Меркандон, валяясь в ногах у Коконнаса.
Карл IX следил за ним, пока мог его видеть, затем прислушивался к его шагам, пока они были слышны; когда же адмирал исчез и шаги его затихли, король привычным движением склонил голову набок и медленн…
– Нет, только скажи мне, застал ты его дома или нет. А ключ отдашь только ему, понимаешь?
Он повторил тот же маневр, налетев на цаплю по диагонали; цапля раза три отчаянно крикнула и, как и в первый раз, попыталась подняться вертикально.
– Хорошо! Значит, честь, оказанная французскому королевскому дому, вам так льстит?
– Опять «ваше величество»! Послушай, Анриетта, мы поссоримся! Разве ты забыла наш уговор?
– Да, ваше высочество, это правда. Я это говорил.
Екатерина проворно, словно ей было двадцать лет, отворила дверь в свой кабинет и показала королю чернильницу, перо, грамоту, печать и зажженную свечку.
– Сударь, – продолжал Морвель, – вы преданы королю?
Клод повиновалась. Екатерина взяла ее за руку.
Теперь все дело было в том, кто из них в этой первой атаке возьмет верх.
– Ваше величество, вы, может быть, и правы с одной стороны, но с другой – могу и я не ошибаться. Итак, вы считаете, что нужно поторопиться с торжественным приемом?
– Честное слово, здесь готовится нечто из ряда вон выходящее».
– Черт подери, Анрио! Вы рады, что вы сейчас со мной? – резким движением головы откидывая белокурые волосы и вытирая лоб, спросил он.
– Царствовать в Наварре! – сказал герцог. – Но если...
Как мы уже сказали, герцог де Гиз беседовал с де Телиньи, но беседа поглощала не все его внимание: время от времени он оборачивался и бросал взгляд на группу дам, в центре которой блистала королева Н…
Королевская опочивальня быстро наполнилась любопытными и корыстными придворными.
Но никогда в этих стенах, забрызганных кровью убийств, залитых вином кутежей, опрысканных духами перед любовными свиданиями, никогда в этом уголке Лувра не появлялось лицо, более бледное, чем лицо ге…
Кроме нескольких слов, которые произнес Карл, когда он раскрыл глаза и увидал мать, выходившую из кабинета, он больше не разговаривал с Екатериной после той беседы, которая и вызвала припадок, едва н…
– Бежит – значит, побежден! – воскликнула королева-мать.
– Эх, чудак! Да им не уйти отсюда живыми! Вот каково положение королей, Анрио: они не могут ни жить, ни умереть, как хочется. Но после того, как ты дал мне слово, я чувствую себя спокойнее.
– Да. Мы будем душить этого молодчика, а ты пырни его кинжалом, да хорошенько пырни, по-королевски!
– Пойду посмотрю, – сказала Маргарита, – а ты останься и не отходи от него ни на минуту.
– Нет. Вчера я пришел к ней часов в одиннадцать вечера, но Жийона сказала мне, что Маргарита устала и уже спит.
Екатерина задумчиво смотрела на г-жу де Сов.
– Отлично, Анрио! Отлично! – сказал король. – Люблю тебя, когда ты такой. Клянусь честью, ты славный малый! Я думаю, что без тебя мне будет трудно обойтись.
Генрих жестом поблагодарил его и спустился вниз.
– То есть подумать, что и мы убиты? Вполне могли!
– Клянусь Гогом и Магогом! – сказал Карл. – Он молодец, и вы правы, матушка: я должен знать, кто это такой.
Собачка проснулась, спрыгнула с кресла и подбежала к нему.
Пьемонтец вынужден был сказать, что не знает.
– От вас и от моего дорогого брата Карла все будет принято, как благо, сударыня. Генрих поклонился и вышел. «Эге, братец Франсуа! – выйдя от герцога Алансонского, думал Генрих. – Теперь я уверен, что…
Герцог следовал за своей провожатой, которая ни много, ни мало, была дочерью маршала Франции Жака де Матиньона; она пользовалась особым доверием Маргариты, не имевшей от нее никаких тайн; поговаривал…
– Сестра, что с вами? – воскликнула Маргарита и бросилась к Клод.
– Это чародейство, которое должно пробудить любовь женщины, а не колдовство, которое должно убить мужчину.
– Так! – сказал Генрих, прячась в углу комнаты. – Будьте как можно более очаровательны; теперь покажите лестницу! Чудесно! Я уверен, что де Муи будет здесь.
– А ваш флорентийский друг кое-что знает об этих отравлениях? – спросил Генрих.
Король, заметивший отсутствие Генриха и Маргариты, появился здесь в сопровождении герцога Алансонского, желая видеть, как Генрих и Маргарита выйдут из домика доезжачих, куда он приказал запереть не т…
– А что это за человек был на углу улицы Де-Матюрен?
– Потому, что я стал слишком плохим гугенотом, чтобы преданно служить его величеству королю Наваррскому, и еще недостаточно хорошим католиком, чтобы войти в число друзей герцога Алансонского и герцог…
Как ни владел собой Генрих, на лице его мелькнуло радостное выражение, и, сколь неуловимым оно ни было, Франсуа подметил его на лету.
«Ага! Да он и впрямь молодец», – подумал Коконнас.
В трех шагах от него лежал раненный пулей лейтенант, испускавший последний хриплый вздох.
Карл ответил согласием, коротко и точно охарактеризовал своего брата, герцога Анжуйского, и рассказал польским послам о его необыкновенной храбрости. Говорил он по-французски, а переводчик сейчас же …
– Нет, нет, – крикнул король. – Ведь не чувствуешь, как входит пуля, – никакого удовольствия, а рогатину чувствуешь. Рогатину! Рогатину!
– Я не отказываюсь ни от какого престола, де Муи, но оставляю за собой право выбрать лучший, то есть такой, который больше всякого другого подойдет и мне и вам.
– А что вам сказал король, когда вас встретил?
– И как этот самый Анрио ему платит? Ведь он, забыв, что его шурин хотел в Варфоломеевскую ночь пристрелить его из аркебузы, теперь ползает перед ним на брюхе, как собака, которая лижет побившую ее р…
– Ваше величество, прикажете проводить вас? – спросил Рене.
– Как же так, Рене? Вы доверяете мне чужую тайну, да еще такую страшную? – спросил Генрих, стараясь говорить как можно более естественным тоном.
– Совершенно верно. Согласен. Сейчас напишу ему.
Карл, желавший уладить это дело в семейном кругу, отпустил сопровождавших его дворян, сказав, что они могут провести ночь, как им будет угодно, но что они должны быть около Бастилии в шесть утра и пр…
– Што фам укотно от херцог де Гиз? – спросил он.
– Государь, – сказала г-жа де Сов, глядя на короля с изумлением, на сей раз совершенно непритворным, – это невозможно, а главное – этому нельзя поверить.
– Да, правда, это он, я вижу! – сказала Анриетта. – Ей-Богу, сегодня он выглядит хоть куда! С недавних пор он усердно занимается своей внешностью – наверняка влюбился... Видишь, как хорошо быть принц…
– Бедный юноша, – прошептала Жийона, любуясь не столько делом своих рук, сколько тем, над кем она трудилась.
Из уст Ла Моля исходило только какое-то глухое рычание. Не успел Коконнас на одно мгновение отстраниться от него, чтобы подойти к тюремщику, и оставил мученика на руках двух женщин, как ноги у него п…
В ту самую минуту, когда он и следовавший за ним Коконнас подходили к двери в комнату Ла Моля, на улице раздались выстрелы и тотчас они услышали, как Ла Моль соскочил с кровати и под его ногами заскр…
– Государь! Вы назначаете меня регентом? – побледнев от радости, – сказал Генрих.
Екатерина с нетерпением ждала ночи; г-жа де Сов не появлялась. Во время игры в карты королева-мать снова осведомилась о ее здоровье; ей сказали, что г-же де Сов все хуже и хуже.
Сидевшая фигура внезапно встала и шагнула вперед на столько же, на сколько отступил Морвель, – таким образом, тот, кому грозили смертью, казалось, наступал, а тот, кто грозил смертью, казалось, бежал.
Он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно поджидавшая его прихода, провела его к Маргарите.
Спальня была пуста, постель не смята; борзая Актеон, лежавшая около кровати на медвежьей шкуре, встала, подошла к Екатерине и принялась лизать ее руки цвета слоновой кости.
– Молчите! Молчите! – приказала Маргарита.
– Да, с герцогом Алансонским. Затем, когда вас не было, я слышал разговор мадмуазель Жийоны с госпожой де Сов.
– Сейчас увидишь, – ответил Карл IX. Сделав Генриху знак, чтобы он не шумел. Карл IX отворил одну дверь, затем другую и остановился на пороге.
– А вы, Генрих, разве не собираетесь уходить? – спросила Екатерина.
– Там живет Ламбер Меркандон, давнишний заимодавец нашей семьи, и мой отец поручил мне вернуть ему сто нобилей с – розой, которые и лежат у меня в кармане.
– Эй, Ла Моль! – снова пускаясь в погоню, крикнул Коконнас. – Да погоди же! Это я, Коконнас! Какого черта ты так бежишь? Уж не спасаешься ли ты от кого-то?
С того дня, как она приняла это решение, она начала вылавливать своего сына с терпением и талантом рыболова, который, забросив грузила невода подальше от рыбы, незаметно подтягивает их со всех сторон…
– Нет, я только заметил, что де Муи, недовольный мною, устремил свои взоры на кого-то другого.
Дальний угол, где трепыхаются две черные курицы, привязанные за ножки одна к другой, представляет собой святилище авгура Авгуры – древнеримские жрецы, предсказывавшие будущее по полету и пению птиц, …
– Да, и, мне кажется, вы тоже, господин де Коконнас?
С этими словами король Наваррский направился к двери.
– Нет, государь, – тихо ответила она, преклоняя колени перед королем, – мне посчастливилось приютить у себя одного раненого католика.
– Вот как! – заговорил Генрих, перечитав письмо, привезенное Ла Молем. – Провансальский губернатор пишет мне, что ваша матушка была католичкой и что отсюда его дружба с вами.
Она насмешливо кивнула головой адмиралу – так прощаются с добрым другом, – заняла место в голове колонны и выехала на прежнюю дорогу, а за нею последовала вся процессия, двигаясь мимо трупа Колиньи.
– С поручением? – переспросила Екатерина.
– Вы меня убедили, – со смехом ответил провансалец. – Прошу вас, сударь, входите первым.
Получив такой ответ, свидетельствующий или о полной откровенности г-жи де Сов, или о ее поразительной способности к притворству, Екатерина, несмотря на все свое самообладание, чуть вздрогнула. Ее пух…
– Ваше величество! – воскликнул он. – Вы для меня больше, чем королева! Вы божество!
– Ну? Какой-нибудь новый слух? – произнес Карл, облокотившись на книгу, положив ногу на ногу и глядя на Франсуа с видом человека, вопреки своему обыкновению, запасающегося терпением. – Какое-нибудь о…
– Честное слово, не вижу ни того, ни другого, – сказал Генрих.
Передавая книгу левой рукой, она протянула к Рене правую руку за другой книгой.
– Нет, – сказал Генрих, – король Карл задержал гонца.
– Ах, вы не знали?.. – переспросил председатель.
– Да, но в моей записке было сказано: половина десятого.
Дверь открылась. У Коконнаса было зрение рыси и чутье ищейки; он сразу почуял судей и разглядел в темноте силуэт человека с голыми руками, при виде которого пот выступил у него на лбу. Однако он прин…
Мари вскрикнула, упала на колени, схватила руку Генриха и поцеловала.
Карл в нерешительности ходил по комнате, стараясь избавиться от гнева, как лошадь от удил, и судорожно сжатой рукой хватался за сердце, ужаленное подозрением.
Рене принялся отодвигать засовы, поднимать щеколды г, наконец, отворил дверь молодым людям, после чего запер ее, но только на ключ, провел их по наружной лестнице и впустил во вторую половину верхней…
– А разве для вашего величества не существует окно королевы Наваррской?
– Верно, буква в букву! – воскликнул Карл. – Слушай, Мари, я хочу, чтобы это стало твоим девизом! Никогда ни один девиз не был так заслужен. Спасибо, Анрио! Мари, я подарю тебе этот девиз, составленн…
– Придите в себя, сударь, – сказала она. – Я подожду, и меня подождут.
– Все ясно! – воскликнула Анриетта. – Твой избранник – гугенот! Тогда, чтобы успокоить твою совесть, я обещаю тебе, что в следующий раз возьму себе в любовники гугенота.
– Идите к нему, граф... Э, нет, не в окно! Это хорошо только в крайнем случае. Вас могут увидеть, а так как никто не будет знать, что это вы ради меня, то вы бросите тень на королеву.
– Особенно вашего брата Карла, – добавила Екатерина. – А вот если Генрих умрет, ослушавшись его, король увидит в его смерти небесную кару.
– Нет, – ответил Ла Моль, – раз уж я начал, то я и закончу.
– Государь! – воскликнула она и, вскочив с места, схватила короля за локоть. – Дайте мне передохнуть: волнение... жара... я задыхаюсь!
– Поцелуй меня, – сказал он, – и умри достойно, ото будет совсем не трудно, мой друг, – ведь ты такой храбрый!
– Вот единственное приворотное зелье, какое она у меня просила, – сказал Рене. – И как вы, ваше величество, совершенно верно изволили заметить, этот крем я изготовил специально для госпожи де Сов, та…
– Справедливо, ваше величество, вы на редкость проницательны! Я с нетерпением ждал рассвета, чтобы увидеть, где я нахожусь, но в половине пятого ко мне вошла та же дуэнья, опять завязала мне глаза, в…
А через час король Карл и королева-мать удалились в свои покои; почти тотчас же луврские залы начали пустеть и в галереях стали видны базы мраморных колонн. Четыреста дворян-гугенотов проводили адмир…
– Что вы хотите этим сказать, душенька? – спросил Генрих.
– Почему же на ней корона и королевская мантия?
– Право, хорошенько не знаю, – отвечал Генрих, пуская лошадь коротким галопом и заставляя ее скакать по кругу. – Дариола сказала мне, что у нее болит голова, какая-то вялость, словом, общая слабость.
– Сударь, – обратилась она к нему, – был ли подан графу Аннибалу де Коконнасу приличный завтрак?
– Да, по обычаю после вынесения смертного приговора осужденным разрешается провести в часовне ночь накануне казни.
– Ваше величество, уж не о наших ли фламандцах идет речь? – спросил адмирал, который, пользуясь недавно дарованным ему разрешением короля являться без доклада, вошел в комнату и услышал последние его…
– Настоящего виновника? – воскликнула Маргарита. – Так, значит, преступление все же совершено?
– Теперь я отвечаю за выздоровление господина де Коконнаса, и это будет одним из самых удачных моих врачеваний.
«Так, так, значит, я не ошиблась! – подумала Маргарита, увидав, как сдвинулись брови короля Наваррского. – Оказывается, чтобы направить их обоих к одной цели, надо сначала настроить их друг против др…
– Э, нет, – ответил Коконнас, – честное слово, такого рода беседы хороши в Лувре, когда боишься, что тебя слышат, и когда у тебя в желудке пусто. Садитесь и давайте ужинать.
– Бедный брат! – подойдя к Карлу, воскликнул герцог Алансонский.
– Обход! – повторила Маргарита. – А кого вы ищете?
– Да, – подтвердил Карл с усмешкой, разгадать значение которой герцог был бессилен, – только в последний раз она подействовала на меня как нельзя хуже.
– Да, конечно, вскрыв и исследовав желудок.
Два солдата, сопровождавшие носилки, остались за дверями часовни.
– Когда ты переведешь своего католика в другую комнату.
– Прежде всего, дорогой Франсуа, я должен описать вам мое душевное состояние. Никаких желаний, никакого честолюбия, никаких способностей у меня нет – я простой деревенский дворянин, бедный, чувствите…
Но эта работа отняла всего четверть часа, и, закончив ее, де Муи не знал, чем себя занять.
– Да, да, введите Рене, – сказал Коконнас, – посмотрим, кто окажется прав: вы трое или мы двое...
– Черт! Это становится серьезным! – сказал Коконнас и встал на ноги. – Едем в павильон Франциска Первого.
– Сударь, говорите скорее, – сказала она, – меня ждут у королевы-матери.
Помолчав с минуту, он тряхнул головой, желая отогнать от себя мрачные мысли, и оросил все вокруг себя кровавым дождем.
Ла Моль вышел из камеры и очутился лицом к лицу с Коконнасом, ходившим взад и вперед широкими шагами по середине своей камеры.
– Господин де Ла Моль, – вернувшись, сказал Генрих, – вы можете идти: никого нет.
Маргарита с улыбкой слушала эти исполненные очарования слова, любуясь его движениями, исполненными изящества; потом задумчиво склонила красивую голову на свои горячие руки.
В то мгновение, когда кабан набросился на Карла IX, все эти мысли разом мелькнули в голове Генриха, и мы видели последствия быстрого, как молния, вывода, который он сделал: вывода, что жизнь Карла IX…
Рене вошел, бледный, постаревший, почти неузнаваемый, согнувшийся под гнетом преступления, которое он собирался совершить, – преступления еще более тяжкого, чем те, которые он совершил доселе.
– Он красив, он молод, он ранен; ты прячешь его у себя в кабинете, ты хочешь его спасти; что ж, в таком случае твой гугенот будет весьма неблагодарным человеком, если не проявит большой признательнос…
На крик человек поднял голову, испустил крик, в свою очередь, и, выронив из рук кастрюльку, застыл на месте с деревянной ложкою в руке.
– Ну, как идут наши дела с этим воином? – с улыбкой спросила Маргарита.
С этими словами он повернулся к конникам.
Через несколько минут она вышла из потайного кабинета, куда никто, кроме нее, не входил, и куда она удалялась для занятий химическими опытами.
– Браво, государь, браво! – сказал Колиньи. – Правда, в военном деле я смыслю больше, чем в поэзии, но мне кажется, эти стихи не уступят лучшим стихам Ронсара, Дора и самого канцлера Франции – Мишеля…
– Честное слово, его нигде нет, – оглядевшись по сторонам, сказал Коконнас. – Ищи сам, я не могу его найти.
– Тогда я потеряю вас! – воскликнул Ла Моль, закрывая лицо руками.
Генрих вздохнул. Ему самому хотелось попасть туда.
– А-а! Это вы, Алансон? – сказал Карл. – Добро пожаловать! Подойдите и посмотрите на самую прекрасную книгу о соколиной охоте, которая когда-либо выходила из-под пера человека.
– Как, государь? – сказал Генрих. – Ваше величество оказывает мне такую честь?
– Прежде всего я должен выслушать французского короля, – ответил он, – вы же сами сказали, что все, о чем мы сейчас говорили, – только предположение.
«Кормилица, должно быть, пошла к знакомому гугеноту петь псалмы, – подумал он, – а Актеон все еще сердится за то, что сегодня утром я хлестнул его арапником».
Закуска была уже готова. Король выпил стакан венгерского, пригласил к столу дам, а сам, сгорая от нетерпения, чтобы убить время, пошел осматривать псарню и ловчих птиц, приказав не расседлывать его л…
– А вы знаете и подробности отравления принца Порсиана? – спросил Генрих.
Говоря это, Екатерина вонзила свой взгляд, как стилет, в душу Франсуа.
Нездоровье госпожи де Сов, о котором Генрих уже успел рассказать герцогу Алансонскому, было первой новостью, которую узнала Екатерина, когда совершенно спокойно спросила, почему при ее вставании отсу…
– Нет, нет, возьмите себя в руки, – сказала Маргарита. – К тому же я, как женщина воинственная, предоставила в полное распоряжение короля беарнскую лошадку, на которой должна была ехать и которая бол…
– Жизнь вся еще впереди, Маргарита, – по крайней мере для тебя, – с улыбкой возразил Карл, – Нет! Нет!
Маргарита вздрогнула, возможно, потому, что эта мысль приходила в голову и ей.
Когда они доехали До угла набережной и обогнули прелестное небольшое здание, построенное Генрихом II, стал виден высокий эшафот: то был голый, залитый кровью помост, возвышавшийся над головами толпы.
Взгляд у Маргариты стал сумрачным. Она подняла кинжал, который обронил Коконнас.
Молодой человек упал даже не вскрикнув: он был убит наповал.
Внезапно наверху лестницы появилась другая тень: на сей раз это была тень мужчины.
– Ба! Да это не де Муи, это господин де Ла Моль! – приветливо сказал он. – Добрый вечер, господин де Ла Моль, входите, прошу вас!
То была дочь Генриха II, то была жемчужина французской короны, то была Маргарита Валуа, которую Карл IX, питавший к ней особую нежность, обычно звал «сестричкой Марго».
Перед потайным ходом в донжонкортеж остановился. Де Нансе спешился, открыл запертые на замок носилки и почтительно предложил королю сойти.
Коконнас подскочил, словно от электрического разряда.
– Королева-мать послала меня за герцогом де Гизом и господином Таванном, которые были у нее в молельне, а потом отпустила. Я поднялась к себе и, простите, стала ждать, как всегда...
– А-а!.. – произнес Коконнас, убирая руку.
– Ах вот как! – воскликнул Коконнас, разражаясь хохотом. – Так вы обратились в истинную веру? Ого! Ловко, сударь, ловко!
Два врача, стоявшие по обе стороны королевского ложа, удалились. Священник, увещевавший несчастного государя принять христианскую кончину, тоже вышел из комнаты.
Королева Маргарита заняла место своей подруги и посмотрела в замочную скважину. Как и сказала герцогиня, Коконнас сидел за столом, уставленным разными яствами, и, несмотря на свои раны, воздавал им ч…
– Если вы опасаетесь только этого, – отвечала Маргарита, – то можете быть спокойны... он ничего не скажет.
– Брат мой, ведь вы не с ним только что разговаривали?
– Номер второй, – прочел Генрих. – А почему не первый ?
– А что же мне было делать в этом кабинете?
– Странно! – сказал себе Генрих. – Что же произошло? Что с Ортоном?
– Честное слово! Не то что к его брату, герцогу Алансонскому. Признаюсь, его я...
– Одну минуту, – возразил Ла Моль, – ведь мы сюда явились с какой-то целью.
Маргарита поднялась; Генрих стал к ней вполоборота.
– По-моему, есть только один, – ответил трактирщик.
– Хорошо, хорошо, – покачав головой, сказал герцог. – Пусть будет так. Я вижу, что вы больше не любите меня так, как в те дни, когда вы рассказывали мне все, что замышляет король против меня и моих с…
– Да, потому что вы, ваше величество, жалеете его. Маргарита теребила в руках шелковый кошелек и выдергивала из него золотые нити шнурка.
– Да! – сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину «Путеводной звезды» не слишком почтительный прием.
Наконец Карл уже собрался было пройти в кузницу, чтобы закончить рогатину, которую он выковывал собственноручно, но его остановила Екатерина.
– Значит, вас не убили? – произнес Коконнас.
– Так это и есть причина моей болезни? Значит, как только чары будут уничтожены, мой недуг пройдет? Но каким образом этого достичь? – спрашивал Карл. – Вы-то, конечно, это знаете, моя добрая матушка,…
Карл находился в лучшем положении, нежели Екатерина, и, побежденная этим, она уступила. Она медленно подошла к шкатулке, открыла ее, заглянула внутрь и внезапно отшатнулась, словно увидела перед собо…
В ту же минуту Генрих исчез за пологом кровати.
– Кто, я? – спросила г-жа де Сов, собрав последние силы.
– Но почему же? – дрожа от волнения, спросила Маргарита.
– Если вы, Ла Юрьер, не знаете его величества короля Наваррского, то, быть может, знаете господина адмирала? Я слышал, что господин адмирал пользуется благоволением двора, а так как я ему рекомендова…
Дариола, вытянувшись в большом кресле, спала у постели своей госпожи.
– Какую же, государыня? – спросил Генрих. – Приказывайте, я в вашем распоряжении.
Входя в комнату, Ла Моль перекрестился под плащом; он был бледен, рука его дрожала: он не мог преодолеть свое малодушие.
– А-а! Если он может доказать свое алиби – тогда дело другое, – сказал Генрих. – Он просто скажет, где он был, и вопрос будет исчерпан.
– Де Муи! – воскликнул он. – Де Муи у моего зятя! Да нет, быть того не может! А что, если это Ла Моль?..
Беарнец знал теперь все, что ему нужно было знать; он бросил быстрый, но внимательный взгляд на кабинет, словно хотел разглядеть сквозь портьеру его беспросветную темную глубину, затем перевел глаза …
Укрыв мальчика, Мари присоединилась к гостям.
– Я хочу сказать, ваше величество, что если король назначит меня регентом, то отдавать приказания солдатам буду я, а не вы. Я говорю, что если я выйду из замка сегодня ночью, все эти алебарды, все эт…
Оба приезжих последовали за Грегуаром, шедшим впереди и освещавшим путь.
Ла Моль сделал усилие и приподнялся на одно колено.
– Вы больше ничего не хотите мне сказать, ваше величество? – спросил парфюмер.
– Государь! – пролепетал Генрих. – Я помню только одно – любовь, которую я всегда питал к моему брату, и уважение, которое я всегда оказывал моему королю.
Вторая пуля, пущенная в толпу, убила солдата, стоявшего рядом с Морвелем, и де Муи, оставшись безоружным, вернее, с оружием, но бесполезным, так как пистолеты свои он разрядил, а для шпаги противники…
– Поручите мою душу, – сказал он, – молитвам монахинь в монастыре благодатной Девы Марии.
Едва он умолк и встал, чтобы осуществить свое намерение, как над его головой послышались легкие, бодрые шаги, сопровождаемые песенкой, настолько любимой его другом, что Коконнас тотчас же вытянул шею…
– Смерть дьяволу! А ведь он прав, матушка!
– Хорошо, ваше величество, – ответил Генрих, – я не обману ваших ожиданий.
Произошло то, чего опасался осторожный гугенот, – Маргарита тихо вскрикнула; к счастью, теперь это было неопасно.
– Мы хотим посмотреть очень редкие и очень любопытные греческие книги, которые нашли у одного старого протестантского пастора и перенесли в башню Сен-Жак-Де-ла-Бушри, – ответила Маргарита.
– Черт возьми! Экий молодец этот малыш-провансалец! – продолжал Генрих. – Представьте себе, он ранил Морвеля и убил двух стражников!
Король наспех поздоровался с этим блестящим обществом, собравшимся во дворе: он кивнул головой герцогу Алансонскому, помахал рукой Маргарите, прошел мимо Генриха, сделав вид, что не заметил его, и вс…
– О нет, нет! Умоляю тебя, расскажи: что же дальше? Как же мы их спасем?
Тут расклобучили и пустили одновременно шесть соколов, которые и устремились прямо на добычу, а вся охота во главе с королем вышла на берег реки.
– Вы, конечно, узнали, кто этот дворянин?
– Государь, пора спать: завтра я должна очень рано явиться к королеве-матери.
Герцог сел, раскрыл книгу и попытался читать. Это была история Франции от эпохи Фарамона до Генриха II, который спустя несколько дней после своего восшествия на престол дал привилегию на ее печатание.
– Дворян моего происхождения не принуждают, мой милый де Муи. То, что я сделал, я сделал добровольно.
– Государь! – сказал герцог де Гиз. – Я только что нанес визит моей невестке, принцессе Конде.
Передняя опустела: каждому хотелось показать свое усердие и привести искомого врача.
– Бедная Марго! Разве ты не слышала, что говорила наша добрая матушка? – спросил Карл.
– Да, да, Маргарита, ты права, я пойду к себе, – сказал он. – Но не можешь же ты остаться одна В такую страшную ночь! Хочешь, я позову Жийону?
Заметив ее, он сделал попытку встать, но зашатался, не смог удержаться на ногах и упал на софу, превращенную в кровать.
– Ах, вот как! – сказал Ла Моль. – Сдается мне, что он брал обеими руками.
Герцог Алансонский вошел робким шагом, то и дело озираясь.
– Я глазам своим не верю! – воскликнула Мари.
Екатерина поспешно спустилась к себе в молельню и увидела там Морвеля.
Морвель провел часть дня в Оружейной палате короля, но когда Екатерина увидела, что приближается время возвращения с охоты, она приказала отвести к себе в молельню его и его подручных.
– Напротив, пройдите в маленькую залу и отпустите всех.
! Король спросил себя: не опасно ли предоставлять свободу действий этой женщине, которая в несколько часов может натворить таких дел, которых уже не поправишь?
Герцог Алансонский открыл дверь своей комнаты, закрыл ее за собой и, подойдя к двери в коридор, прислушался. На сей раз ошибиться было невозможно: это в самом деле был Генрих. Герцог Алансонский узна…
– Верно, – глухим голосом ответил герцог. – Потому мне и хотелось быть ему полезным, а доказательством служит то, что я, опасаясь, как бы его вишневый плащ не навлек на него подозрений, поднялся к че…
– Ах, государыня! – сказал молодой гугенот с упреком, скорее печальным, нежели горьким. – Вы предаете меня, нарушив слово! Как это нехорошо с вашей стороны! Что бы вы сказали, если бы я отомстил вам,…
– Смертный приговор! – тихо сказал Ла Моль. – Нет, этого не может быть!
– Но надо было прописать это лекарство сейчас же, а иначе...
– Это другое дело, ваши слова идут от честного сердца и осторожного ума. Приняв во внимание, как я сейчас поступил с вами. Муи, вы должны признать мою порядочность. Но в таком случае и вы обращайтесь…
– Отлично, – сказала герцогиня, – он сидит за столом лицом к нам. Подойди.
– Суди сама, что это за человек! «А если вы, – ответил он, – обманете меня, то, хоть вы и принцесса, тоже берегитесь...».
Жийона протянула Маргарите ковчежец – вчера вечером Маргарита отдала его Ла Молю.
– Им все равно пришлось бы пройти здесь, – возразил Карл.
По дороге королева-мать изобразила глубокую тревогу на своем бледном лице, по которому еще катилась последняя, на самом же деле первая слеза.
– Ох, сколько крови! Сколько крови! – причитала кормилица. – Врачей! Бегите за врачами!
– Я только сейчас смог выйти на улицу, – ответил Ла Моль.
– Не говори, что пришел к ней от меня: если ты допустишь эту ошибку, то, возможно, не узнаешь ничего.
В лавке, на нижнем этаже, как мы сказали, теперь безлюдно и темно.
Вместо того чтобы придать Рене силы, это обещание сразило его, и ответом председателю был лишь глубокий вздох.
– А разве принца Конде пытались отравить? – спросил Генрих с прекрасно разыгранным изумлением. – В самом деле?.. Когда же?
– И спасен вами! Моей обожаемой королевой! – воскликнул молодой человек.
– Полноте, говорите смело! Вы и не подозревали, что, быть может, я ваш друг.
К стыду человеческой природы надо признаться, что герцогиня Неверская нелегко переносила соперничество Ла Моля. Это вовсе не значит, что она ненавидела провансальца – напротив: невольно повинуясь, по…
Рене шел впереди, и через несколько секунд оба очутились в лавке парфюмера.
– Возможно: он только что туда проехал, а с ним две сотни дворян.
– Это к нам относится? – спросил чей-то голос, заставивший вздрогнуть и Карла, и его спутника.
– Но когда мы подружились, матушка, ни он, ни я королями не были, да мы никогда и не должны были стать королями – вот почему мы полюбили друг друга.
В восемь часов вечера Карл осведомился о сестре: он спросил, не видел ли ее кто-нибудь и не знает ли кто-нибудь, что она делает. Никто не мог ему на это ответить, потому что королева вернулась к себе…
– Стану я думать о службе! Прекрасно! Пускай себе ждет! Моя служба! Чтобы я служил человеку, который держал в руках веревку для тебя!.. Да ты шутишь!.. Нет!.. Это Провидение: оно предначертало, что я…
– Здесь он ни за чем, – вмешалась Маргарита, – это я его затащила сюда.
Это было одно из тех приказаний, которые все существо Коконнаса инстинктивно отвергало.
– Конечно, попытался, но король посмотрел на меня так, как умеет смотреть только он, и ответил хорошо известным вам тоном: «Герцог, мои собаки проголодались, а они не люди, и я не могу заставлять их …
– Ай-ай! Вы очень запоздали, господа, – сказал он.
Карл IX, стоя посреди задыхавшейся от волнения толпы, ошеломленный криками ужаса, способными поколебать мужество в самом отважном человеке, готов был упасть тут же, рядом с издыхавшим кабаном. Но он …
– Меня могли задержать у ворот Лувра, могли заставить снять плащ – и что было бы, если бы у меня под плащом нашли человеческую голову?
Таванн посадил пустельгу на жердочку и принялся скручивать и раскручивать уши борзой.
– Конечно! Я бы хотел знать, серьезно ли я влюблен, – сказал Коконнас, – Серьезно, – отвечал Рене.
С этой ночи Ла Моль стал уже не просто фаворитом королевы: он получил право высоко нести голову, которой было уготовано, и живой и мертвой, такое сладостное будущее.
Путешествие совершалось в носилках. По обеим сторонам шагали четверо стражников. Де Нансе, имея при себе королевский приказ, открывавший Генриху двери темницы-убежища, шагал впереди.
С этими словами он швырнул к ногам старика кошелек, который перед отъездом дал ему отец с тем, чтобы он вернул долг его заимодавцу.
– Ого! Видно, будет драка, – вытаскивая из-за пояса пистолеты, – сказал де Муи.
– А то, дорогая, что брильянты расцвели и были проданы!
– Кроме того, что я тебе сообщила, я, честное слово, больше ничего не знаю. Впрочем, подожди, я дам тебе прочесть письмо герцога Неверского. На, вот оно! Ах, нет! Это стихи Аннибала, и притом жестоки…
– Кормилица! Я походил по росе, и от этого мне стало плохо.
Генрих III мог разрешить себе это приятное времяпрепровождение: серьезные заботы не беспокоили его в ту пору. Король Наваррский жил в Наварре, куда он так долго стремился, и, по слухам, был сильно ув…
Повернувшись, словно желая подойти ближе к свету, он вытащил мнимый образок, представлявший собой не что иное, как медальон, в который был вставлен чей-то портрет, вынул портрет из медальона и поднес…
Ла Моль поискал глазами какое-нибудь оружие, но не нашел ничего. Он посмотрел на королеву и увидел на ее лице выражение глубокой жалости. Тогда он понял, что только она может спасти его, метнулся к н…
– Государь, если я не ошибаюсь, вон тот всадник в коричневом плаще – герцог Анжуйский, – сказал Генрих.
– Я и сам не знаю. Король издевался надо мной, притворяясь, что дарует мне наваррский престол. Он, разумеется, рассчитывал вырвать у меня признание из глубины души, но я ничего не выдал.
«Да! А как же Коконнас? – выйдя из дворца, подумал Ла Моль. – Впрочем, он поужинает у герцога де Гиза».
– Да! – ответила Маргарита. – Однажды вы хотели убить его, государь, и только чудом он избежал вашей королевской мести.
– Только половина: герцог Алансонский должен был бежать, а я – только сопровождать его.
– Простите, ваше величество, – заговорила она, – я понимаю, как я перед вами виновата. Но если бы вы знали все!.. Не вся вина лежит на мне, был и особый приказ королевы-матери!..
– Господин д'Алансон! Зачем вы это сделали?
– Вы отрицаете, что были у Рене в целях колдовства?
Рана в плече оказалась глубокой, клинок же, ударивший в грудь, скользнул по ребрам и задел мускулы, и ни один из этих ударов не повредил того естественного панциря, который защищает сердце и легкие.
Маргарита попыталась взять себя в руки, но силы покинули ее, и она снова уронила голову на подушки.
Герцог Алансонский ничего не ответил, а только улыбнулся еще приятнее, чем раньше, предоставляя Коконнасу думать, что этот друг не кто иной, как сам герцог.
– Вы правы, это возможно, – ответила она и бросилась к двери.
Пока Ла Моль выражал свое изумление по поводу того, что его комната оказалась занята, и пытался узнать, кто этот новый его сожитель, герцог Алансонский, одной рукой придерживая задвижку, а другой при…
– ..он скажет, где и с кем он был, – ответила Маргарита, хотя была твердо уверена в противном.
Де Муи тотчас вонзил широкие колесики шпор в бока лошади и пустился в бегство, а убегая, прокричал Коконнасу и Ла Молю слова, которые мы привели.
– Ах, простите, может быть, господа – тоже протестанты?
– Кормилица! – пробормотал Карл. – Кормилица!
– Да, теперь, когда вы женились на принцессе Порсиан, брат простит нашу любовь; но он никогда не простил бы мне разглашение тайны, подобной той, какую я, из слабости к вам, была не в силах скрыть от …
Морвель улыбнулся и подвел Коконнаса к окну.
– А если я вам скажу, что допрашиваю вас, – что вы на это ответите?
Коконнас не ошибся. Дама, остановившая кавалера в вишневом плаще, действительно была королева Наваррская; что же касается кавалера в вишневом плаще, то я думаю, читатель уже догадался, что это был не…
– Ого! Они его убили! – прошептал он. – Это чудовищно! А здесь и защищаться нечем... нет оружия... Он стал шарить руками вокруг себя.
Генрих повиновался без единого слова. Любое жилище казалось ему надежнее, чем Лувр: десять дверей, закрываясь за ним, в то же время укрывали его от Екатерины Медичи.
Он все еще пребывал в этом сонливом состоянии, когда дверь отворилась и вошел Генрих; следовавший за ним де Нансе остановился в передней.
Карл окреп настолько, что, забыв о своей меланхолии, охотился с Генрихом и беседовал с ним об охоте, когда не мог охотиться; он ставил Генриху в упрек только одно – равнодушие к соколиной охоте – и г…
– Ваше величество, вы предлагаете мне взять двенадцать человек?
– Главный ты, отец, главный ты! Я и хочу тебя поставить во главе управления государством, чтобы мне не мешали свободно беседовать с музами. Слушай: я хочу сей же час ответить нашему великому и дорого…
Де Муи, после яростной схватки на лестнице и в прихожей, покинул горящий дом, показав себя настоящим героем. В разгаре боя он то и дело кричал: «Сюда, Морвель! Где же ты?» – и награждал его весьма не…
– А если бы я полюбила вас, государь, через час мне пришлось бы умереть.
– «Представьте себе, государь, – сказал мне Гиз, – что каждый день в десять часов утра по улице Сен-Жермен-Л'Осеруа возвращается из Лувра мой заклятый враг, и я смотрю на него из дома моего бывшего н…
– Ах, сударыня! Ах, Маргарита! – воскликнул он. – Я в неоплатном долгу перед вами!
Коконнас пошел прямо на улицу Арбр-сек, куда его как магнитом притягивала вывеска «Путеводной звезды».
Маленькая передняя, обитая шелком с большими желтыми цветами, приемная, затянутая синим бархатом, и спальня, где стояла кровать с витыми колонками и вишневым атласным пологом, отделенная от стены узк…
– Слышала, государыня, но не знала, что лошадка предназначалась для вашего величества, иначе я бы ее не приняла.
Пока шел вышеприведенный разговор, Ла Моль и Коконнас стояли у дверей на часах, Ла Моль – немного грустный, Коконнас – немного встревоженный.
Странное дело! Несмотря на наступавшую жару, человек был закутан в длинный плащ и казался безобидным, но когда плащ распахивался, становились видны два длинных пистолета, пристегнутые серебряными зас…
– Друг мой, – с самым очаровательным видом обратился он к привратнику, – я хотел бы взять мою шпагу – я ее оставил в этом доме, – я здесь ночевал!
– Да, это похоже на правду, – ответил герцог.
– Ну, если бы он был здесь, – с улыбкой сказала Маргарита, – а его, кстати, нет, то, думаю, что и тогда ничего не случилось бы. Мой гугенот всего-навсего красивый юноша, и только; он голубь, а не кор…
Екатерина улыбнулась, давая понять Маргарите, что если у нее и были какие-то подозрения, то они рассеялись.
– Ну что ж, идемте, господин де Коконнас, – сказал Ла Моль.
Письмо несомненно оказалось для нее интересным, ибо в ту же минуту, пользуясь тем, что темнота уже спускалась на луврские стены, Маргарита быстро проскользнула потайным ходом, поднялась по винтовой л…
– Поставьте носилки рядом со станком, – приказал мэтр Кабош.
– У всех этих людей на шляпе такой же белый крест, как у Ла Юрьера, у вас и у меня.
– Я верю, – продолжал король, пронизывая Морвеля глазами, превратившимися из стеклянных в горящие, – что в сражении при Монконтуре вам очень хотелось убить адмирала, который только что вышел из этой …
Речь Ласко была не столько политической, сколько хвалебной. Хотя он был сарматом, но и он отдал дань восхищения прекрасной королеве Наваррской, и языком Овидия и стилем Ронсара ответил, что он и его …
– Де Муи, если при вас найдут охранную грамоту, выданную мной, это погубит меня, но не спасет вас. Я могу быть вам полезен только при условии, что в глазах всех мы с вами люди, совершенно чуждые друг…
– Ах, эти брильянты, туалеты... Мне сейчас не де них! – сказала Маргарита.
Коконнас пребывал на кухне вместе с Ла Юрьером, наблюдая, как жарятся на вертеле шесть куропаток, и спорил со своим другом-трактирщиком, при какой степени прожаренности надо снимать куропаток с верте…
– Как же так, сударь? – заметила Маргарита. – Вы понятия не имеете, где дом, в котором вы провели ночь?
Это были единственные слова, которые услыхала Анриетта из всего, что говорилось здесь в течение часа. Она отняла руки от бледного лица и посмотрела на палача своими изумрудными глазами, из которых, к…
– Так вот что, господин де Муи! Я, я, я – третий сын Генриха Второго, я, принц крови, – я, право же, дворянин достаточно высокого рода, чтобы командовать вашими солдатами! А? Судите сами, достаточно …
– Дайте, дайте мне эту записку, ваше величество, – сгорая от любви, сказал Ла Моль, – я ручаюсь за все!
Коконнас крадучись поднялся по лестнице и сел на бархатную скамью, протянувшуюся во всю стену лестничной площадки.
– Кроме обеда для меня и моих друзей, когда я буду в твоем квартале.
– Я ничего не думаю, я лишь надеюсь и хочу убедиться, что моя надежда имеет основания. Ведь несомненно, наш брак – или политический ход, или ловушка.
– Он, наверное, выпрыгнул в окно. – сказал трактирщик. – Но это пятый этаж; и он разбился насмерть.
– Сын мой, – сказала Екатерина, кладя руку Карлу на плечо и выразительно сжимая его, чтобы обратить все внимание короля на то, что она собиралась предложить, – выслушайте хорошенько то, что я хочу ва…
Если поискать внимательнее, то в темном углу, напротив туалета со всеми принадлежностями, можно было заметить дверцу в своего рода молельню. Там, на возвышении, к которому вели две ступени, стояла ск…
Тогда Морвель, не ожидая от себя такой бодрости и прыти, вскочил и вернулся на улицу Серизе. Он зашел к себе, приказал оседлать лошадь и, несмотря на большую слабость и на опасность, что раны могут о…
Ни слова не сказав узнику на прощание, он вышел в бешенстве и предоставил запирать двери тюремщику.
– Ipse attuli. Это значит: «Я принес» или «Я сам принес».
– В таком случае вы должны быть довольны, Алансон: недомогание, которое я чувствовал во время приезда поляков, теперь прошло. Благодаря Анрио я спасся от разъяренного катана, который чуть не вспорол …
– Нет, он спокойно ужинал в комнате и отдал шпагу при первом требовании.
– Ай-ай! Как плохо королю! – сказал Амбруаз Паре, за которым послали немедленно.
– Как странно! Ваше приключение – это целый роман!
– Господина де Муи нет среди арестованных, – объявил де Нансе. – Кое-кому из моих людей показалось, что они его видели, но они в этом не уверены.
И Карл IX опять принялся спокойно и мелодично насвистывать мотив своей любимой песенки.
Генрих поспешил к нему. Но пока он проскакал двести шагов, отделявших его от брата, Карл пришел в себя.
– Ну что, маловер? – с суровой улыбкой сказал Рене. – Вы и теперь будете сомневаться в силе взаимочувствия?
Ла Моль встал, сделал шаг к Маргарите и хотел склониться перед вей в знак готовности повиноваться, но от сильной, острой, жгучей боли у него выступили слезы, и, чувствуя, что вот-вот упадет, он ухват…
Гугеноты, чьи суровые нравы несколько смягчились в этой новой Капуе, стали надевать шелковые камзолы, вышивать девизы и не хуже католиков гарцевать под заветными балконами. Во всем была заметна перем…
А так как Ла Юрьер по роду занятий был все-таки не солдатом, а трактирщиком, эта мысль заставила его отступить и поискать убежища за углом улицы Брак – на расстоянии, достаточно большом, чтобы спокой…
– Одну минуту, – сказала Маргарита. – По-моему, к этому камню что-то привязано.
– А-а! – произнес король и принялся разглядывать зал еще внимательнее.
Около полудня, то есть в разгар охоты, как только король поскачет за соколом, ускользните один, если поедете на охоту один, или с королевой Наваррской, если королева едет с Вами.
– Король! – крикнул герцог Алансонский и поскакал по следам.
– ..и наказание и тайна, – торжествующе сказала Екатерина. – Но не мешало бы впутать в это дело и Генриха, – прибавила она и вышла.
– Значит, слишком поздно? – спросила она.
– Так, значит, это вы, – с любопытством глядя на палача, – заговорил пьемонтец, – пытаете, колесуете, четвертуете, рубите головы, ломаете кости? Ну что ж, очень рад с вами познакомиться!
Франсуа не без ужаса посмотрел на Генриха.
– Герцог Алансонский! – воскликнул де Муи. – Я погиб!
Герцог де Гиз все это время следил за лихорадочными движениями своей любовницы.
Морвель показал на свою рану, снова издал какие-то бессвязные звуки, попытался пересилить себя, но только захрипел и потерял сознание.
Через десять минут флорентиец робко и не без тревоги постучал в дверь короля. Существует такая совесть, в которой никогда не бывает чистого неба.
Коконнас хотел броситься на Рене и задушить его, но четверо конвойных удержали пьемонтца.
– Простите, государь, но из аркебузы я стреляю лучше, чем из пистолета, – ответил разбойник, почти оправившись от страха.
– А разве кто-нибудь у меня был? – спросил Генрих таким тоном, словно ничего не знал.
Коконнас даже не вскрикнул от первого удара, обычно вызывавшего стоны у самых решительных людей.
Маргарита быстро пошла по коридору. Но в конце коридора она обернулась и посмотрела, не идет ли сзади г-жа де Сов. Г-жа де Сов шла за ней.
– Предать? А где же тут предательство? Что он вам доверил? Не он ли вас предал, когда отдал де Муи ваш плащ и шляпу, чтобы тот мог свободно проходить к нему? Вы говорите: «Я состою при нем»! Но при м…
– А теперь, – сказал Рене, – приложитесь губами к губам статуэтки и скажите: «Маргарита, люблю тебя;
– Скажите прямо, – воскликнула она, – что вы хотите удалить Генриха Анжуйского, скажите прямо, что вы не любите своего брата!
Маргарита, сколь ни была она озабочена, не смогла не улыбнуться. Король Наваррский встал с места, собираясь идти к себе, так как уже пробило одиннадцать часов и в Лувре все или спали, или, во всяком …
Лицо Екатерины прояснилось, точно его озарил солнечный луч.
Карл схватил молодого короля за руку и остановил на нем свой, обычно тусклый, взгляд, начинавший теперь светиться зверским огнем.
– Государь! Гугеноты больше, чем кто-либо, признают право сюзеренитета, о котором сейчас упомянул наш король. И потому они надеялись уговорить вас, ваше величество, чтобы вы сами возложили ее на ту г…
Стража, привыкшая к ее приходам в любое время дня и ночи, пропустила ее. Через переднюю она прошла в Оружейную палату. Но там она застала только бодрствующую кормилицу.
Сокол, словно получив удар кинжалом, как оглушенный, трижды перекувырнулся в воздухе, и одно мгновение можно было подумать, что он пойдет вниз. Но, подобно раненому воину, который встает с земли еще …
С этими намерениями, обещавшими мало приятного тем, о ком шла речь, четверо владетельных особ христианского мира направились на Сент-Антуанскую улицу.
– Подождите меня здесь, сын мой, – сказала Екатерина, – я проверю, как исполнены мои приказания.
– Ваше величество, – сказала Маргарита. – Несмотря на все ваши замечания, проникнутые материнской любовью и наполняющие меня чувством радости и гордости, я все же возьму на себя смелость доказать ваш…
А Ортон, встревоженный неожиданным появлением королевы-матери, спрашивал себя, не связано ли это появление с заговором против его господина, как вдруг услыхал три легких удара в потолок – это был сиг…
Для торжества привели в порядок приемный зал, а так как собрания такого рода бывали, по обычаю, народными, то королевской страже и часовым было приказано впускать вслед за послами столько народу, ско…
– Да, – прошептала Екатерина, – а если он не выдаст, то его заставят это сделать. У нас есть для этого средства, которые действуют безотказно.
Вся эта сцена происходила у подножия Трагуарского креста, то есть напротив улицы Арбр-сек, и наш старый знакомый, мрачный от природы и вдобавок до глубины души опечаленный казнью Ла Моля и Коконнаса,…
Маргарита ждала Коконнаса, ибо слух о его отчаянии дошел до нее, а узнав, в каких подвигах выразилось его горе, она почти простила пьемонтцу грубоватое обращение с ее подругой, герцогиней Неверской, …
– А что такое с красавицей Шарлоттой? – спросил герцог Алансонский.
Коконнас начал по порядку рассматривать все предметы и, очутившись во время этого занятия перед входом в t-ельто, хотел было отворить дверь.
– Погубить?! Кого она хочет погубить?.. Оба инстинктивно говорили шепотом; можно было подумать, что они боятся услыхать самих себя.
– Да то, – со свойственным ему лукавым видом сказал король Наваррский, – о чем вы, ваше величество, сейчас говорили.
– Ты прав, Ла Моль, – продолжал он, – нам ждать еще три часа, так лучше их провести здесь, чем неизвестно где. Тем более что, если не ошибаюсь, отсюда до моста Михаила Архангела рукой подать.
Герцог, тщетно пытаясь совладать с дрожавшим от волнения голосом, ответил на том же языке, что он с благодарностью принимает оказанную ему честь. Пока он говорил, Карл стоял, сжав губы и устремив на …
– Вот мой ответ, – сказал Ла Моль. – Там, на другом конце Франции, где ваше имя прославлено, где всеобщая молва о вашей красоте дошла до меня и пробудила в моем сердце смутное желание неизвестного, –…
Морвель узнал Екатерину; глаза его страшно расширились, и он сделал жест отчаяния протянутой к ней рукой.
– Ага! Вы точны, мой юный друг! – сказал он. – Вы явились минута в минуту – это что-нибудь да значит для человека, проделавшего двести миль!
– Да, куда он ни постучит, всюду отворяется дверь и выходят вооруженные горожане.
– Ради праздника, – ответил хозяин с особенной усмешкой.
– Мужайся, друг мой, – сказал Коконнас. – Я сильный, я унесу тебя, посажу на коня, а если ты не сможешь держаться в седле, я посажу тебя перед собой и буду держать. Едем, едем! Ты же слышал, что сказ…
– Понимаю, – тем же насмешливым тоном продолжал Генрих, – вашему другу нужны пять экю – ведь правда, Рене? Такое пророчество, особливо в наше время, сильно действует на людей честолюбивых. Слушайте, …
– Провалилась, матушка! Этого любезника кто-то предупредил, и он улепетнул в окно.
– Друг! Я хочу умереть первым, – сказал Ла Моль. Коконнас второй раз тронул рукой плечо Кабоша.
– И ради удовольствия, – ответил король со вздохом, который свидетельствовал об удальстве, переходившем в кровожадность. – Но убивать своих подданных мне не доставило бы удовольствия, а гугеноты таки…
– Но верно то, – подхватила Маргарита, – что вы, ваше величество, обнаруживаете такую скромность и такое бескорыстие, что, отказавшись от короны, отказавшись от религии, вы, вероятно, откажетесь, как…
Генрих увидел выходившую с лестницы на вышку женщину, прерывистое дыхание которой свидетельствовало о быстром подъеме, и не без тайного ужаса, который он всегда испытывал при виде ее, узнал Екатерину…
– Раз вы в этом уверены, господин де Ла Моль, – сказал Ла Юрьер, с невинным видом поднимая кастрюльку, – я ваш покорный слуга и не стану вам возражать.
– А-а, дорогой Рене! – воскликнула Маргарита, увидев парфюмера Екатерины. – Вы... вы от королевы-матери?.. Не знаете ли, что сталось с моим мужем?
– Отзовите ее, сударыня, она не хочет меня выпустить.
– Государь! Значит, это и впрямь дело решенное? – спросил Генрих.
– Не знаю, где он, и не могу этого сделать, – он где-то прячется, – но если вы его встретите, накажите его сами, я вам позволяю; кроме удовольствия, вы ничего мне этим не доставите.
– Это справедливо, сударыня, – сказала Шарлотта. – Я не стану этого отрицать – тем более при вас.
В самом деле, минут через десять, как на крыльях, прилетел молодой человек и перелез через балконную решетку, но, видя, что королева не вышла к нему навстречу, остановился в нерешительности.
– Но под этим окном проходит много народу. Может быть, вы, ваше величество, соблаговолите указать мне хоть какую-нибудь примету?
– Я найду!.. Найду я, а вы дадите ее как будто от себя.
– Тысяча чертей! Промазал! – крикнул король. – Рогатину! Рогатину!
Балконная дверь, столько раз привлекавшая взоры герцога, распахнулась или, вернее, разлетелась вдребезги, и на балконе появился человек; лицо его было бледно, шея залита кровью.
– Но что же они делают с тех пор, как вы заболели?
– Занимайся своими делами, мой Друг, занимайся, – сказал Беарнец. – Кстати, ты ведь доволен Ла Молем?
Ла Моль повернулся к лошади и взялся за седельную луку, но в то мгновение, когда он вставлял ногу в стремя, раздался чей-то повелительный голос, – Стойте! Сдавайтесь! – крикнул голос. Одновременно из…
Суровое выражение лица и сдвинутые брови герцога говорили о горьких размышлениях.
– Хорошо! Вы не расстанетесь со мной, Ла Моль, – вы мне необходимы.
– Вы правы, дети мои, – сказала Екатерина, не подавая виду, что ей понятно, какое чувство побуждает каждого из сыновей произнести этот приговор. – Вы правы: малейшая нескромность этого дворянина може…
Так прошло несколько секунд, в течение которых незнакомец все сильнее менялся в лице.
– Да вон они! – сказала герцогиня Неверская.
Это зрелище заставило его забыть о своей боли и вернуло ему всю его энергию, у него в жилах закипела ярость, он хотел крикнуть, но короли, скованные собственным величием, не могут свободно поддаться …
Конечно, она могла отправить юношу в одиночку, но, как ни соблюдай при этом тайну, слух об аресте все-таки распространится по Лувру, и одного слова об аресте будет достаточно, чтобы остеречь Генриха.
– Мне, государь? – бледнея, переспросил Рене.
– Мне сдается, что этот бездельник подслушивает.
– Ортон. Если он не захочет вернуться, приведите его силой. Только не пугайте его, если он не будет сопротивляться. Мне надо поговорить с ним сию же минуту.
– Но вы, ваше величество, забываете о своем друге Генрихе, – сказал герцог Алансонский.
– Матушка, – ответил Карл, – при отъезде брата из Франции я одарю его так щедро, что никто не посмеет не то что сказать, но даже и подумать о том, чего вы опасаетесь.
– Какова бы ни была причина моего обращения, де Муи, – отвечал Генрих, – тем не менее я католик.
– От герцогини!.. О, с этой записочкой в руках я попытаюсь...
– Эй, командир моей охраны! – крикнул он. – Сюда! Перевешайте этих разбойников!
– Ну, ну, господа, поторапливайтесь! – прикрикнул Морвель. – Стреляйте из аркебузы, колите его рапирой, стукните молотком или каминной доской – чем угодно, только давайте покончим с ним поскорее, есл…
Они стояли в застекленной галерее: Екатерина – холодная, бледная, бесстрастная, как всегда, и Карл IX, который дрожал от нетерпения, грыз ногти и стегал двух любимых собак, на которых были надеты пан…
– Я ничего не хочу... – заметила Екатерина. – Кто там еще?.. Не пускайте, не пускайте!
– По этому поводу я ничего не могу сказать – я был далеко от короля. Я даже не знал, что он чем-то заболел. Судьи переглянулись с недоверчивой усмешкой.
– Что?! Тысяча чертей! Лучше сами помолитесь дьяволу – только с его помощью вы избежите петли!
– Государь, сделать анаграмму из этого имени легко, в том, чтобы ее составить, большой заслуги нет, – сказал Генрих.
– Так что же в эту ночь? – спросил Коконнас.
Почти сейчас же показался кабан, но он не проскочил обратно в лес, а побежал по тропе прямо к перекрестку, где находились дамы и любезничавшие с ними придворные дворяне и охотники, еще раньше отбивши…
Это была молния, но при свете этой на мгновение вспыхнувшей молнии Генрих увидел целый заговор.
– Да это просто чудо! – сказал Ла Моль. – Вы были правы, когда сказали, что мы родились под одной звездой. У меня тоже свидание в Лувре ночью, только не с герцогом де Гизом, а с королем Наваррским.
Ла Моль пострадал гораздо меньше: удар шпаги пришелся над правой мышкой, но не затронул ни одного важного для жизни органа, а у Коконнаса было пробито легкое, и вырывавшийся сквозь рану воздух колеба…
– Пойди к королеве Маргарите: она должна знать, что сталось с тем, кого ты оплакиваешь.
– Итак, дом Гизов отказывает в убежище моему подопечному; очень жаль, потому что дом Гизов – последнее место, где вздумают разыскивать гугенотов.
– А чтобы мы продолжали чувствовать себя счастливыми, поговори с ней о чем-нибудь хорошем, Анрио, – не надо ей вмешиваться в политику, а главное, не надо ей знакомиться с моей матерью.
– В этой комнате кто-нибудь живет? – спросил де Муи, указывая на две кровати, стоявшие одна против другой.
– Не только видел, но и разговаривал с ним, ваша светлость.
– Ваше величество! Не угодно ли вам последовать за мной? – спросил де Нансе.
Приблизив губы к уху Генриха, она прошептала несколько слов, и юный король выслушал ее внимательно, хотя и с удивлением.
– А господин де Ла Моль? – спросил Коконнас. – Где он? Что с ним?
Герцог де Гиз, вспомнив, что ночью Беарнец говорил Маргарите о некоем плане, стал слушать более внимательно.
– И это напрасно, матушка! Анрио мне друг, и, как он справедливо заметил, если бы он составлял против меня заговор, он дал бы кабану сделать свое дело.
– Теперь, мой милый друг, когда мы одни, поговорим серьезно, – сказала она.
Когда герцог обернулся, перед ним стоял Ла Моль, только что вышедший из кабинета.
И он рассказал, как герцог Алансонский пришел к королю Наваррскому, как герцог встречался с де Муи, рассказал историю с вишневым плащом, – рассказал все, не забывая орать и время от времени заставляя…
– Нет еще, но, слава Богу, лучшего-то она и не заслуживает.
Тут и там висели грубые изображения святых, подвергаемых всем видам пыток.
Король тихонько подошел к молодой женщине и прикоснулся губами к ее цветущей щеке так осторожно, как пчелка к лилии.
Морвель попытался выговорить несколько слов, но из его раненой гортани вырвался лишь невнятный свист, красноватая пена окрасила его губы, и он покачал головой, выражая таким образом и свое бессилие, …
В этом разговоре двух мужчин, склонившихся над телом умиравшего короля, было что-то до такой степени жуткое, что у суеверного флорентийца волосы на голове встали дыбом, а на лице Генриха выступили кр…
– Ну да! А так как вы умерли, не сделав завещания... – продолжал Ла Юрьер.
Карл вынул из кармана ключ, открыл дверь, которая была заперта только на замок и которая тотчас отворилась, и, пропустив вперед Генриха и лакея с факелом, запер ее за собой.
– Ваше величество! Не пытаетесь ли вы убедить меня, что потеря этой надежды дорого вам стоила? – спросила г-жа де Сов.
– Сударь, – продолжал Меркандон, умоляюще складывая руки, – у меня есть денежное обязательство, подписанное вашим отцом, – я вам верну его; у меня десять тысяч экю золотом – я отдам их вам; у меня ес…
Карл был в духе – дерзкая выходка «сестрички Марго» скорее развеселила его, нежели разозлила: он не очень гневался на Ла Моля и поджидал его в коридоре только потому, что это было похоже на охоту из …
Ла Моль взял ее в руки и осмотрел со всех сторон: это действительно была его шпага!
– Что ж, тем лучше! Как весело мы заживем! – воскликнула Анриетта. – Моя мечта – любить немножко, твоя – любить горячо. Ах, моя дорогая и ученая королева, как приятно дать отдых уму и волю – чувству!…
– Да, если бы все шло естественным путем. Но ведь возможен несчастный случай...
– Матушка! – сказал он. – Прошу вас: одно слово! Раз уж вы соблаговолили посвятить меня в вашу политику, объясните, как же Генрих, столь малоизвестный, с такими малыми силами, сможет вести войну наст…
– По правде говоря, поспать мне очень хочется, сударь, – ведь ночью за мной могут прийти.
– Да, знаю, но надо, чтобы люди думали, будто он виновен. Переживи смерть своего возлюбленного – это так мало для спасения чести французского королевского дома! Ведь я переживаю свой конец безмолвно,…
– Верно, верно, – подхватил Карл. – Но мы не можем перенести это дело в суд, если сам Анрио не согласится подать жалобу.
Карл поднял книгу и с радостью увидел, что не хватает только одной страницы, да и на той был не текст, а гравюра.
Кабош услыхал последние слова Аннибала и, одной рукой подгоняя лошадь, другую руку протянул Коконнасу и незаметно передал пьемонтцу маленькую губку, пропитанную таким сильным возбуждающим средством, …
У Морвеля разрывались легкие, он дышал со свистом, каждый его вздох вырывался вместе с кровавой пеной. И вдруг он упал, сразу потеряв все силы, но тотчас приподнялся и, повернувшись на одном колене, …
И, обнажив рапиру, он бросился на Ла Моля. Будь они один на один, Ла Моль, конечно, принял бы вызов, но за спиной Коконнаса стоял Ла Юрьер, перезаряжавший аркебузу, а, кроме того, на зов трактирщика …
– Но это же несправедливо, это ужасно! Пощадите! Пощадите! Вы же знаете, что он невиновен!
Сопровождая слова действием, Коконнас нагнул голову Ла Моля к изящной ручке Маргариты и с минуту удерживал их обоих в этом положении, хотя белая ручка и не пыталась уклониться от нежного прикосновени…
– А-а! Это вы, мой брат! Добро пожаловать! По знаку мужа королева все поняла и бросилась в туалетную комнату, дверь в которую была завешена огромным стенным ковром.
– Значит, вам важно событие, а не человек? И кто бы ни царствовал в Польше, вам...
При виде обнаженного клинка, а главное, при виде этой неслыханной дерзости дочь королей выпрямилась во весь рост и вскрикнула, и в этом страшном крике было столько негодования, ярости и гнева, что пь…