— Сами же с собой конокрада притащили ко мне в дом, — грозно выговаривал южанам Маслютик, — а теперь еще и орете на меня! Вот удержать с вас за весь ущерб, будете знать! Идите вон у Хвоща поинтересуйтесь, куда его приятель ненаглядный подевался.
— Век живи, век учись, — нетвердым голосом просипел Сэм, — как любил говаривать мой старик. Оно конечно, он при этом про садоводство думал, а не про то, чтобы, значит, на насесте спать или, там, по–паучьи ползать. Даже мой дядюшка Энди таких штуковин не выкидывал.
Когда путники снова выбрались на тропинку, пали сумерки. Западный ветер вздыхал в высоких кронах. Перешептывались листья. Стало беспокойно, как часто бывает на лесных дорогах перед наступлением ночи. Быстро темнело. Меж деревьями на востоке зажглась звезда. Хоббиты шагали в ногу, это подбадривало, а чуть погодя, когда звезд на небе прибавилось и они заблестели ярче, тревога прошла, и хоббиты думать забыли о копытах и всадниках. То один, то другой принимался напевать (истинно хоббитская привычка — напевать при ходьбе, особенно если идешь к дому, а время — к полуночи). Обычно поют про ужин, про кровать, а тут вдруг Пиппин затянул прогулочную, хотя, конечно, про кровать и ужин в ней тоже было. Слова принадлежали Бильбо, а мотив был древний, как эти холмы. Фродо выучил песню давно, во время прогулок с дядей по долине Водьи и долгих разговоров о Приключении.
Хоббиты молчали. Сэм поглядывал на Фродо.
— Пока я тут сидел, — объявил он, — путь определился. Средняя галерея мне не нравится, из левой плохо пахнет, мы пойдем по правой. Будем подниматься.
Ему снова никто не ответил. Пока Фродо прислушивался, похолодало еще сильнее. Вдруг обнаружился пронизывающий ветер. Погода менялась. Клочья тумана неслись мимо. Изо рта шел пар. Тьма редела на глазах. Фродо взглянул вверх и с удивлением заметил в летящих облачных нитях две–три слабые звездочки. Ветер уже не шелестел, а посвистывал вокруг.