Еще до того, как началось переселение, существовало три хоббичьих рода–племени: Мохноноги — посмуглее, поменьше других ростом, но и попроворнее, любили холмы и взгорья; Хваты — большерукие и крепконогие, кряжистей других хоббитов, населяли равнины и речные долины; ну а светлокожие и светловолосые, высокие и гибкие Лесовики, само собой, всем прочим местам предпочитали лесные дебри.
— Этого? — шепнул в ответ хозяин, не поворачивая головы, только глаза скосив. — Я и сам толком не знаю. Один из этих… мы их Скитальцами зовем. Бывает здесь. Молчун. Слова из него не вытянешь. А то исчезнет на месяц, если не на год. Прошлой весной частенько захаживал, а с тех пор, почитай, и не видал я его. Имени настоящего никогда не слыхал. Колобродом кличут. Шастает на своих ходулях, а по каким делам — неведомо. Да ведь у нас как говорят: «Что Запад, что Восток — дел не разберешь, маета одна». Это, значит, и про Шир тоже, прощения прошу. Забавно, что вы про него спросили…
— Подождите, — остановил своих спутников Гэндальф. — Восточную дверь не закрывайте, там пока тихо, попробуем уйти туда.
— А еще они говорят, — продолжал Леголас, — что ты можешь не бояться. Они давно за нами наблюдают и слышали, как я пел о Нимродели. По голосу они поняли, кто я, и просят подняться наверх, кстати, и тебя, Фродо, тоже. Мне кажется, они предупреждены о нашем приходе. Остальных просят пока подождать немного.
— Могу. А ты мне компанию составишь. И захвати–ка все фляги.
Часто вспоминали Гэндальфа. Когда уже перестали болеть усталые ноги, когда все раны зажили, вернулась скорбь от потери, но теперь она ощущалась даже острее, чем вначале. Рядом звучали эльфийские голоса, и путники улавливали в песнях знакомое имя. Эльфы складывали плачи о гибели Гэндальфа Серого.