Мне это нравилось. И сам Павел нравился. Так нравился, что, порой, становилось страшно. За себя. Нравилась его немногословность, жесткость, уверенность в своей правоте. Нравилось, что я единственная могу эту жесткость и уверенность сбросить с постамента. Нравилось как он двигается - стремительно, мощно. Как он думает - тоже стремительно, масштабно. Нравился его рост, огромные плечи, чуть свернутый набок нос - подрался в юности, но не стал восстанавливать. Нравились его манеры, поцелуи, то, как он, забываясь, возмущенно рычал «Ррыжая!», когда я вела себя особенно несносно. Даже его вечные костюмы нравились, а ведь я раньше не переваривала мужчин, у которых в гардеробе обретаются люди в черном.