– Герр До’Урден, открывайте! Мы знаем, что вы здесь, – заорал незваный гость на русском, с явственно ощутимым немецким акцентом.
– Наверное, это будет лучшим вариантом. У меня тоже время ограниченное, а расспросить хочется о многом. И пока будем искать, где устроиться, – часть его потеряем…
– Цирконий, – расплылся в улыбке Ванников.
К удивлению Межлаука, его поместили не в общую камеру, а в одиночку. Причём неожиданно хорошо обустроенную. В камере даже было бельё и стульчак со вставленным ведром вместо обычной параши. По всем тюремным правилам – немыслимое дело. А ну как заключенный свернёт простыню и на ней повесится? Или с получившимся из простыни валиком нападёт на конвоира как с дубинкой либо удавкой?
Надя несколько мгновений сверлила его взглядом, а затем обмякла и снова прильнула к его груди.
Буйство… физиологии (назвать этот процесс любовью язык не поворачивался) мгновенно прекратилось, и «панели» тут же потемнели, начав демонстрировать умиротворяющую картину южной ночи. Тонкий серп луны, звёзды, Южный Крест над горизонтом, тихо накатывающая на берег волна… Алекс хмыкнул и, сунув ноги в тапочки, двинулся внутрь дома или, скорее, виллы, которую они снимали.